Полицмейстер сделал пару шагов навстречу окаменевшим гостям.
— Доктор Эрик Берг, именем закона вы арестованы за убийство дочери господина Молина. Далее, за убийство консула Юлиуса Бакмана, за принудительную изоляцию здорового человека с целью убрать возможного свидетеля ваших преступлений. И наконец, за попытку отравления господина Молина. Фру Ида Бакман, урожденная Берг: именем закона вы арестованы за убийство первой фру Бакман и за пособничество в вышеупомянутых преступлениях. Коммерции советник Бакман, именем закона вы арестованы за пособничество во всех вышеупомянутых преступлениях.
— Но я ничего не сделал, — вскричал Бакман. — Мои руки чисты!
— Руки, возможно, да, — сказал старый Молин и поднялся с постели. — Но не мозг.
Они даже не смогли изумиться, с какой легкостью старик передвигался. Слишком были заняты своим.
Дочь Юлиуса тупо спросила:
— А мне теперь не дадут пять тысяч?
— О, заткнись, — в сердцах бросила фру Бакман. — Это к делу не относится! Господин полицмейстер, но у вас нет ни единого доказательства вашим словам.
Ее муж опустился на кровать, закрыв лицо руками.
— Ах, к чему все это, Ида? После того, как вы поступили с Магдаленой, я не желаю иметь с вами ничего общего. Ты и Эрик выплывайте теперь сами. А я умываю руки.
Но на сей раз эта стандартная фраза его не спасла.
14
Месть Молина человеку, сломавшему жизнь его дочери и внучке, была беспощадной. Теперь все убедились, каким жестоким мог быть старый промышленник, каким непреклонным. Он не мог допустить, чтобы Бакман избежал суда, и постарался обрубить ему все пути для новой карьеры.
В то время в стране начали приобретать влияние газеты. Молин призвал репортеров из недавно основанной «Aftonbladet», а также из старой и уважаемой «Post och Inrikes Tidningar», и в деталях разоблачил продажного коммерции советника.
Разразился невиданный скандал. Публика еще не привыкла к публикациям личного характера, поскольку все газеты в основном рассуждали о политике. А тут вам и убийство, и властолюбие, и человеческая подлость. Народ откровенно и с наслаждением смаковал подробности, а тиражи газет росли.
Бакман был раздавлен — на всю оставшуюся жизнь, какой бы вердикт не вынес суд. Маленького сына у него отобрали и отдали в хорошие руки.
Только членам рода Людей Льда было не по себе. Все это абсолютно не в их стиле. Но пришлось войти в положение уязвленного человека: его пытались лишить всего, что составляло смысл его жизни.
Хуже всего то, что Кристера, Коля, Хейке и всех остальных в газетах превозносили до небес. И они ужасно тяготились внезапной славой. За исключением Кристера, который нашел роль героя весьма забавной и увлекательной.
Хейке написал домой Винге, что останется у Коля и Анны-Марии до рождения ребенка. Оставалось не так много, как им казалось, — Анна-Мария уже отходила половину положенного срока. И Хейке тревожился за нее, он хотел присутствовать при родах и попытаться спасти ее, если случится худшее — и родится безобразный «меченый». Такой, как он сам.
Анна-Мария не должна погибнуть, в этом все были единодушны. Хейке хотел позаботиться и о старом Молине, ибо тот был еще далеко не здоров, хотя чувствовал себя намного лучше.
Кристер и его семейство уехали домой в Моталу: их ждали шлюзы Гета- канала и роскошное празднество на природе в окрестностях Линчепинга.
Но сперва Кристер красиво попрощался с маленькой Магдаленой.
Он был для нее невероятной поддержкой в эти трудные дни. Всегда, когда она просыпалась, он был рядом. Сидел на постели и пытался ободрить. Старался притупить ее боль и заглушить горькие воспоминания. Он обнимал и утешал ее, когда она обливалась слезами над злосчастной судьбой своей матери. Он терпеливо выслушивал ее рассказы о долгих годах жизни сначала нежеланной падчерицей в новой семье отца, а потом пленницей в зловещем приюте. Ей нужно было от многого избавиться, многое отринуть, и он всегда был рядом. В эти дни они стали очень близки друг другу.
И вот он должен уезжать. Они спустились в парк Молиновой усадьбы и молча побрели по дорожке, словно им было больше нечего сказать. Впереди черной тучей нависла разлука.
— Ты… напишешь мне? — наконец выдавил из себя Кристер.
Она грустно улыбнулась.
— Однажды я твердо обещала тебе писать, но тогда мне помешали. Теперь я опять твердо обещаю. А ты сможешь мне написать?
— Конечно! Теперь-то у меня есть твой адрес. А тогда ты мне не позволила. Боялась, что они перехватят письма. Но теперь мы свободны, Магдалена!
Они шли медленно-медленно, еле волоча за собой ноги, но тем не менее впереди уже замаячил конец парка. А во дворе усадьбы стоял готовый к отправлению экипаж. Перед ними бежал Саша.
Кристер остановился и взял ее руки в свои. Он был серьезен. Пристально вглядывался ей в лицо, словно хотел навсегда запечатлеть в памяти дорогой образ.
Однажды она явилась ему маленькой сказочной принцессой, такой красивой, нарядной и воздушной. Теперь от той принцессы мало что осталось. Волосы ее резко пахли уксусом после травления вшей, кожа была по-прежнему покрыта сыпью и следами укусов, хлопчатобумажное платьице мешком висело на тощем тельце. Но на щеках появилась краска, а на костях наросло немножко мяса.
— Я вернусь, Магдалена. Я не намерен всю жизнь быть шлюзовым смотрителем, займусь учебой. Непременно! Мой отец и твой дедушка побеседовали о моем будущем.
Он поднес ее руки к губам и поцеловал, сначала одну, потом другую, романтически замирая. Это был трепетный миг. Возвышенный! Она взволнованно вздохнула.
— Когда ты повзрослеешь, Магдалена, я тебя поцелую по-настоящему. Если ты мне позволишь.
— А я уже достаточно взрослая, — прошептала она.
Он не верил своим ушам.
— И я буду так ужасно далеко, — протянул он, чтобы проверить ее реакцию.
— Ужасно далеко.
Кристер заглянул ей в глаза.
— Думаешь, мы можем? Это позволительно?
Она энергично кивнула. Глаза ее блестели одновременно робко и решительно.
Он не осмеливался дышать. Чувствовал, как горели щеки, когда он бережно-бережно обнял ее за плечи и притянул к себе. Она так легко и мягко подалась навстречу.
О, это было прекрасно! Волшебно! На мгновение он почувствовал предательское головокружение — то ли любовный дурман, то ли пары уксуса, это навсегда останется тайной. А потом медленно отпустил ее губы.
После этого слова были невозможны. Они шли молчаливые, мечтательные и печальные — рука в руке, ужасно смущенные близостью друг друга.
— А-а, вот вы где, — раздался голос Тулы, и они обнаружили, что вышли прямо на середину двора. — Кристер, я никак не найду твоих свежевыстиранных трусов. Они висели на веревке и вдруг исчезли.
