воскликнул:
— Спасибо! Сердечное спасибо, друзья мои! Ах, я так вас люблю! Я хотел бы видеть вас как можно больше!
Ш-ш, прошелестело в толпе. Ш-ш, ш-ш, — по всему шатру.
Все озадаченно уставились друг на друга. Что это за звук?
Вдруг вскрикнула дама.
Чей-то смех превратился в вопль ужаса.
Один за другим люди обнаруживали сначала соседа, а потом и себя самого стоящими в куче свалившейся на пол одежды.
Тихий звук был звуком расползавшихся швов.
Все покровы упали, и каждый из присутствующих стоял голым, лишившись спасительной одежды.
— О Боже, — прошептала Тула, схватила за руку своего злополучного сына и побежала. — Пойдемте, мама, папа, идемте отсюда живо!
Четверка беглецов покидала шатер под тихий треск корсетных крючков и застежек, сопровождавшийся пронзительными воплями их тучных обладательниц.
Никто из наших героев не лишился одежд.
Пока они убегали и разыскивали свой экипаж, они слышали за спиной крики — душераздирающие крики ужаса и стыда, когда обнажились все телесные недостатки.
А потом начался дикий переполох: все пытались схватить куски своих туалетов и закутаться в них.
— Что случилось? — недоумевающе спросил дедушка Эрланд, пока Тула вовсю нахлестывала лошадей, удирая со злосчастного места.
— Это Кристер, — горько сказала она. — Наши предки пообещали, что исполнят его первое желание. А он пожелал видеть этих людей как можно дольше. Но неправильно выразился и заявил «как можно больше». О Господи!
Вдруг Тулу разобрал смех. Сначала невинное хихиканье, перешедшее потом в настоящий приступ хохота, так что пришлось отдать вожжи.
— Надеюсь, что никто нас не заметил, — сказала Гунилла. — Ни того, что мы остались одетыми, ни того, что мы исчезли.
— Нет, все были заняты собой или соседом, — ввернула Тула между двумя приступами смеха. — А видели церемониймейстера? Чопорного лейтенанта. Такой маленький…
— Тула! — строго сказала ее мать. И вдруг все прыснули со смеху.
За исключением Кристера. Он был раздавлен. Нем всю дорогу до дому.
Когда они вылезли из повозки возле своего маленького домика, Тула обхватила его за шею и дружелюбно сказала:
— Не грусти, мой мальчик! Я всего лишь хотела, чтобы духи помогли тебе. Никто не мог предположить, каким окажется твое первое желание.
Но он в тот вечер не проронил ни слова. Зато на следующее утро сам пришел к Туле.
— Мама, — сказал он упавшим голосом. — Я был глуп.
Теперь я понимаю, что играл с огнем. Никогда даже в самых буйных фантазиях я не мог вообразить, какие силы таятся в «меченых» рода Людей Льда!
А еще я понял, что другие всегда поступали так, как ты вчера: притворялись, будто я творил чудеса.
Та роза… Я не хотел видеть очевидного: что слуга господина Молина подменил ее. И все жалкие чудеса, которые я верил, что совершал раньше, так же легко объяснимы.
Люди манипулировали мной и моей наивностью. Горько признавать, но я никакой не «меченый». И не хочу больше им быть.
— Да, мой мальчик, — ласково сказала Тула. — Потому что теперь ты встретил куда большее чудо: любовь.
— Ага, ты поняла, — кисло заявил Кристер. — А ты растоптала ее, когда завела разговор об этих трусах!
— Да, я потом поняла, что была немного бестактна. Прости меня! Нет, ты не «меченый», иначе зачем бы Хейке оставаться у Анны-Марии? На сей раз проклятие падет на ее ребенка. А что означает это проклятие, я знаю, как никто.
— Однако ты процветаешь?
Тула отвернулась и горько скривила рот.
— О, я запятнана, Кристер! Я заклеймена! Потом повернулась к нему и лучезарно улыбнулась.
— А вчера было забавно, правда? Можно дорого дать, чтобы вернуться туда и посмотреть, как они искали свою одежду.
Тогда он, наконец, улыбнулся, и они прекрасно провели время, безудержно хохоча.
— Но больше никогда, — пообещал Кристер.
— Больше никогда, — сказала Тула.
Роковое происшествие в шатре объяснили тем, что, видимо, там собрались какие-то подземные газы, разъевшие нитки на одежде. Об этом скандале долго говорили, но только потихоньку. Потому что все, кто там был, оказались в равном положении. И на этот раз говорить гадости о других получалось не так приятно.
Хейке жил у Коля и Анны-Марии до поздней осени. Пришло время родов.
Он хорошо подготовился, заполучил лучшего врача-акушера и отличную повивальную бабку.
Рассказал им об особенностях рода Людей Льда, об острых плечах, которые могут разорвать роженицу на части.
Он сам был лучшим тому примером, и ни у кого не возникало сомнения в правдивости его слов.
И от того, что Анне-Марии было сорок, проблема не становилась менее серьезной.
Пару суток она страдала, и каждый старался сделать для нее все, что мог.
Наконец, час пробил. Хейке ходил с белым от ужаса лицом.
Но свой страх он мог оставить при себе. Анна-Мария родила девочку с угольно-черными, кудрявыми, как у отца, волосами и самым чудесным личиком, какое только можно вообразить.
Абсолютно прелестное крошечное создание.
И только когда она открыла глаза, чтобы взглянуть на свой новый мир, наследство дало о себе знать.
Глаза, устремленные на троих принимавших, были такими ярко-желтыми, словно Господь окунул их в серу, когда выбирал цвет.
Но маленькое личико излучало такое спокойствие, так нежно улыбалось, что Хейке изумленно воскликнул:
— Эта девочка не «меченая»! Она «избранная!»
— Благодарю тебя, Господи, — прошептала Анна-Мария. — Не благодари заранее, — сказал Хейке. — Жизненный путь избранных подчас очень тернист. Вспомни Ширу! Что только ей не пришлось испытать?
— Но ведь нашей дочери не нужно искать Источники Жизни? — испуганно спросила Анна-Мария.
— Нет-нет, с этим уже покончено. Но… Хейке молчал. Словно прислушивался к чему-то в себе.
— Что такое, Хейке? — спросил Коль.
— Мы должны хорошо присматривать за этим ребенком, наконец сказал он. — Ибо она
