убивали, либо отправляли в концлагерь. Давно уже велось истребление евреев, и мир еще не знал о его катастрофическом размахе.
Хуже всех приходилось чехам, поскольку над ними стоял теперь совершенно бесчеловечный правитель, Райнхард Гейдрих. Он носил титул государственного протектора, и более неуместного титула для такого человека, как он, невозможно было придумать. Ведь слово «протектор» означает «защитник», тогда как у Гейдриха напрочь отсутствовали человеческие чувства. Еще в Германии он отличался неслыханной жестокостью, которая перешла всякие границы, когда он стал государственным протектором угнетенной страны.
На большом параде в Берлине, когда его назначили государственным протектором Чехословакии, присутствовали некоторые невидимые существа.
Там был Странник. Там были Тенгель Добрый и Суль, потому что они знали, что Тенгель Злой скрывается где-то в Берлине, оставаясь для них по-прежнему неуловимым. Странник время от времени проверял, не вернулся ли он на место своего прежнего успокоения в пещеры Постойны.
Нет, они чувствовали, что он находится здесь! Но они никак не могли понять, как ему удается быть совершенно незамеченным.
Невидимые для глаз окружающих, они стояли и наблюдали с любопытством, презрением и озабоченностью все эту показуху и самовосхваление гитлеровского рейха. Фюрер, как обычно, раздавал награды — ордена и медали, которые его сподвижники принимали с бесстыдной гордостью.
Суль, никогда не упускавшая случая позабавиться, решила проучить одного высокого, жирного офицера, у которого одна половина груди и большая часть второй половины были увешаны орденами. Офицера этого звали Геринг, и он просто сиял в свете всех своих наград.
— Нет, вы только посмотрите, ему сейчас повесят еще одну такую штуку! — сказала она своим спутникам. — Он ведь сейчас упадет от такой тяжести!
Сказав это, она дьявольски сверкнула глазами и пробормотала короткое заклинание.
— Суль, не надо! — сказал Тенгель Добрый.
— Пусть позабавится, — усмехнулся Странник.
Гитлер наклонился вперед, чтобы нацепить орден на гигантскую грудь Геринга — или, скорее, на живот, потому что вся грудь его была уже покрыта разноцветными звездами.
Действие заклинания Суль превзошло все ожидания. Во-первых, булавка вкололась прямо в тело Геринга, и он не смог сдержать испуганного крика, резкого и пронзительного, как сопрано в операх Вагнера. Во-вторых… после того, как Гитлер, извинившись, приколол орден на нужное место и вытянул вперед руку для приветствия, Геринг тоже поднял руку, но приветствия у него не получилось, потому что корсет из орденов неумолимо тянул его вправо, пока он с грохотом не повалился на мраморный пол. Некоторое время он лежал так, уставясь на мрамор под самым своим носом, и размышляя о причинах такого позорного падения, но потом кое-как поднялся. И его новый орден уже не был таким тяжелым, каким показался ему в первый момент.
Присутствующие при этом многочисленные зрители с трудом сохраняли серьезный вид.
Тенгель Добрый тоже улыбнулся.
— Ну, хватит, Суль, — сказал он. Стиснув зубы, она спросила:
— Вы чувствуете то, что чувствую я? То, что Тенгель Злой находится здесь — рядом с нами?
— Да, — ответил Странник — Он знает о нашем присутствии и старается скрыться от нас. Мы можем ощущать его присутствие — но не более того.
— Я осмотрела все углы и закоулки, — сказала Суль. — Но его нигде нет.
— Придет день, и мы найдем его, — пообещал Странник. — Только бы не было слишком поздно!
— Почему он пребывает в бездействии? — спросил Тенгель Добрый.
— Это пока открытый вопрос, — ответил Странник.
Церемония закончилась, все разошлись.
Гейдрих отправился в Чехословакию, где чувствовал себя как рыба в воде. В этой угнетенной стране он разрушал все, что было ему не по вкусу. Сопротивление было подавлено самыми жестокими репрессиями, от которых пострадало много невинных людей; но куда хуже всякого кошмара были концлагеря, и никто из жителей страны не чувствовал себя в безопасности. Многие считали его самим дьяволом.
А в Норвегии люди страдали от недоедания и вечного страха, никто не был уверен в завтрашнем дне. Страну раздавил тяжелый кулак, в жизни людей не осталось радостей, потому что никто не верил в будущее своих детей, люди страшно обносились, повсюду были изменники, любой мог перебежать и донести немцам на соседа, если тот чем-то ему не угодил.
А того, кто высказывал вслух свои мысли, немедленно хватали и увозили неизвестно куда.
Однако движение сопротивления набирало силу. Немцам приходилось вести борьбу против этого пассивного сопротивления: полицейские отказывались делать гитлеровские приветствия, те, кого выбирали членами Национального Собрания, просили об отставке…
Учителям вменялось в обязанность воспитывать детей в духе новых принципов Национального Собрания, но они этого не делали. Спортсмены и спортсменки отказывались участвовать в соревнованиях, организованных Национальным Собранием, актеры отказывались выступать в спектаклях и радиопостановках.
В своем стремлении онемечить Норвегию Национальное Собрание оказывалось просто бессильным.
В марте 1941 года норвежцы с помощью англичан совершили налет на порт Лофотен. Были уничтожены немецкие военные корабли и укрепления, 215 немцев и десять квислингеровцев взяли в плен. Когда английские войска вернулись на родину, они прихватили с собой большой контингент норвежцев, чтобы делать набеги на захватчиков с территории Англии. Это было первым открытым нападением на немцев.
Ионатан не мог понять, какая радость и польза от оккупации чужой страны. Ведь никто из оккупантов, стоящих у власти, заведомо не мог быть популярен. И ради чего происходила оккупация? Чтобы забрать кое-какие материальные ценности? И вызвать к себе ненависть всего населения! Захватчикам приходилось использовать все свои силы, чтобы держать народ в повиновении. Нация была подобна прижатой к земле соломе — она гнулась, но не ломалась.
Ионатан видел, что немцам приходится туго, и прикладывал все усилия для того, чтобы им стало еще труднее.
— Ты хотел поговорить со мной, Ионатан?
Он услышал в телефонной трубке радостный, беспечный голос Карине. У Карине всегда бывал такой голос, и это помогало ей скрыть от окружающих свои проблемы. И Ионатан знал, что проблемы у нее имелись.
Он никогда не понимал свою младшую сестру. Он всегда помнил ее такой. Странной, сдержанной… Но она всегда была приветливой, охотно обсуждала с другими их трудности. О ней же самой никто ничего не знал. И если кто-то у нее спрашивал о чем-нибудь, она неизменно отвечала: «У меня все прекрасно, а у тебя?»
У нее не было все прекрасно, и это можно было иногда прочитать по ее глазам. Брак, влюбленность, домашний уют… все это вызывало в них грусть.
