решимости защитить свой дом.
Если б Ульвхедин захотел, мог убивать их сотнями. Но он вскакивал в седло и мчался прочь, что было духа. А злобные инстинкты пели и визжали в ушах.
Он и сам не понимал, почему не убивает… По дороге парень воровал еду для себя и корм для лошади. В последнее время воровать стало почему-то неприятно.
Так он добрался до Гудбрансдалена. Дальше он не мог ехать. У Ульвхедина было такое чувство, словно он забыл что-то важное. Он нашел прекрасный заброшенный дом и поселился там. Что это за усадьба и кто был раньше ее хозяином, юношу мало интересовало. Отличное укрытие, отсюда всегда можно улизнуть незаметно, думал он. А в долину Людей Льда спешить нечего.
Ульвхедин обосновался в усадьбе, а лошадь прекрасно чувствовала себя на конюшне. Да и до деревни было недалеко. Там он часто воровал еду.
Там, в усадьбе, Ульвхедин впервые открыл сундучок. И ничего не понял. Читать он не умел, как пользоваться лежащим в сундучке сокровищем, не знал. Но сундучок он не отдаст никому!
Но как им пользоваться? Кто научит его?
По ночам мучили сновидения. Во сне ему постоянно снилось что-то мягкое и женственное. Он не знал, что это чувство зовется тоской. Он ворочался из стороны в сторону, пытаясь прогнать видение — пару счастливых глаз, полуоткрытые, улыбающиеся губы с белоснежными зубами… Золотистые локоны, обрамляющие нежное личико…
Но счастье не приходило. Глядя в голубые глаза, он предпринимал все усилия, чтобы стереть с этого личика улыбку. Но тщетно!
Ульвхедин просыпался в холодном поту.
По вечерам он пробирался в деревню, скрываясь меж деревьев и наблюдая за трактиром. В трактире была женщина легкого поведения, обслуживающая всех желающих. Каждый вечер.
В последнее время Ульвхедин все чаще вспоминал то сладострастное чувство, что испытал по дороге из Нурефьелль в Гростенсхольм. Ему хотелось снова обладать женщиной — взять ее сильно, властно, грубо… Разве может быть что-либо лучше?
Огонь разгорался в нем все сильнее.
А эта женщина…
Как-то она вышла из трактира одна. Шла, покачиваясь. Она была дородна, но не некрасива. «Не такая уж и старая», — подумал Ульвхедин. Выйдя из-за дерева, парень заломил ей руки.
— Да, Ваше Превосходительство, — прогнусавила та.
Он потащил ее за собой в лес и бросил на землю. Женщина фыркнула.
— А я про тебя слышала. Ты до смерти напугал крестьян. Никто не знает, где ты живешь. А вот я знаю! Да! Ха! Ты только вышел из теплого дома. Хочешь побаловаться? Фу, черт. У тебя должно быть тут немало добра. Давай, приступай! В меня все влезет.
Без дальнейших церемоний она раздвинула ноги.
Ульвхедин упал около нее на колени. Изо рта женщины несло перегаром, во рту не хватало зубов. Ему стало противно. И тут он услышал нежный голосок «Пожалуйста…» Добрые, голубые глаза… Ее ласковое поглаживание… Тепло…
Он тряхнул головой, избавляясь от видений. Перед ними лежала женщина. Спутанные темные волосы, наглые глаза. Телом пользовался не один мужчина…
Быть вместе. Получить удовольствие…
— Чего же ты ждешь? — нетерпеливо спросила женщина. — Давай! Иди сюда! Дай глянуть, чего у тебя там есть!
Ее руки шарили по-деловому.
А в голове Ульвхедина проносились разные мысли. Преданные глаза… «Господин, вы мне тоже нравитесь!» Ее голос…
— Ах ты, черт! — прорычал он, отбрасывая ее руку и рывком поднимаясь. — Черт бы вас всех побрал!
Он еле сдержался, чтобы не ударить ее по лицу. Женщина была виновата в том, что она была не той. Потому что ему хотелось женского тела…. Он сорвался с места и побежал.
Прибежав, домой, долго сидел на лавке, спрятав лицо в дрожащие руки.
Сорвав с себя одежду, парень долго разглядывал свое тело. И никак не мог забыть другое, которым так давно обладал. Возбуждение все нарастало.
Вспомнил нежные руки, что обнимали его за шею. Страшный крик, мертвенно бледное лицо…
Как же он мог сбросить ее с лошади? Вот он поворачивает ее на живот, ощущает мягкость и нежность… Что же с ним случилось?
Она была такая розовая, ранимая. Но ему-то что за дело?
Ульвхедин закрыл глаза, припоминая, как она приняла его. Воспоминания овладели им, он уже не мог остановиться.
А женщина из деревни улетучилась из памяти, будто он никогда не видел ее.
Потом он долго не мог справиться с дыханием.
Чего-то ему не хватало. Так не хватало, что болело сердце!
Дни шли за днями. Ульвхедин ходил как потерянный и злился, ужасно злился на самого себя за то, что не едет дальше. Он бил кулаком в стену и кричал:
— Я победил! Одолел этих болванов! Я взял сокровище. Я показал этой чертовой девчонке и всем им!
А по ночам страдал от одиночества и никак не мог уснуть.
«Я должен ехать дальше. Чего я жду? Поеду завтра же!»
Но «завтра» так никогда и не наступало — то у лошади кончался корм, то портилась погода, то якобы страшно болела нога.
Он ловил себя на том, что постоянно смотрит на юг.
Тогда он запирался в доме и думал о том, как отомстит. Только бы добраться до долины Людей Льда! Но кто научит его пользоваться сокровищем?
Где-то в глубине души затеплилась надежда. Надо вернуться и расспросить этих хамов. Хамами он называл тех троих, что поймали и унизили его.
Осознав, о чем мечтает, Ульвхедин грязно выругался, вымещая свой гнев на мебели и на всем, что попадалось под руку.
Женщин он больше не искал. Да и на что они ему? Он всю жизнь обходился без них, обойдется и теперь.
Как-то в середине декабря ему приснился сон. Но не о нежной девочке, о которой так часто вспоминал. Нет. Во сне ему явились хамы. Вернее одна — женщина. Высокомерие ее куда-то исчезло, она была добра к нему и сказала: «Ульвхедин, мы хотим помочь тебе. Ты станешь знаменит, совершишь великие дела. Люди тебя никогда не забудут. Ты войдешь в историю!»
Во сне он не фыркал и не рычал на нее. Слушал молча.
«Вот смотри, — она открыла книгу. — Этот мир может стать твоим. Видишь усадьбы? Почему бы тебе не поселиться в одной из них? Никлас поможет тебе вести дела. Стань человеком!»
«Думаешь, стоит походить на людей? — издевательски спросил он. — Да ты только взгляни на мою ногу! На раны!»
«А не хватит ли жалеть себя? Вспомни, сколько зла ты принес людям! Мы друзья тебе, Ульвхедин! Мы только хотим помочь тебе побороть в себе зло!»
Вот тогда он рыкнул.
