Последние строки письма ей вдруг показались излишними. Она разорвала письмо и, надев свое лучшее платье, поехала на аэродром.
Сойдя с попутной машины у развилки дорог и не заглянув в свою «спичечную коробку», Зина пошла по пахнущей бензином обочине к палаткам. Там, за палатками, не то на старте, не то на стоянке находился муж.
Вскоре она подошла к палатке дежурного. Из нее вышел Миша Пахомов и, как только увидел Зину, нахмурил брови.
— Вы к кому?
— Мне старшего лейтенанта Пучкова. Вызовите, пожалуйста, я его жена, — сказала Зина, не останавливаясь и намереваясь войти в палатку. Она помнила, что в палатке стоит телефон, как-то ей пришлось звонить оттуда на стоянку.
— Старший лейтенант вылетел с инструктором Черновым, — сказал Миша, загораживая собой матерчатую дверь.
— Спасибо, я приду через час... Он вернется к этому времени?
— Никак нет! Он теперь будет жить на самом далеком аэродроме. — Сказав это, Миша покраснел и потупил взгляд.
— Вы меня обманываете! Он здесь! — обиделась Зина. — Я сама позвоню.
И она попыталась проникнуть в палатку дежурного.
— Стойте! — Пахомов раскинул руки, загораживая вход.
— Я жена офицера! У нас несчастье! Какое вы имеете право?..
— Гражданским не положено!
— Так я сама пойду туда! — кивнула она на стоянку. — Мне он нужен, нужен! Как вы понять не можете?!
Зина зло ощерилась и пошла к аэродрому.
— Новиков! Винтовку мне! — скомандовал Миша. Солдат Новиков, из пополнения, вынес ему винтовку.
— Стойте!.. — закричал Миша. Но Зина продолжала идти.
— Стой! Стрелять буду! — в сердцах крикнул Миша.
Он рассердился не на шутку. Обогнав Пучкову, он вскинул оружие на изготовку и скомандовал:
— Шагом марш с аэродрома!
Изящным движением руки Зина отвела от себя штык и с той милой улыбкой, какой улыбалась понравившимся ей мужчинам, сказала:
— Молодой человек, хватит вам шутить, ну, позовите же моего мужа, голубчик!
Широкое, как лопата, лицо Миши Пахомова расплылось в улыбке: неловкий, неуклюжий, он за шесть лет службы ни разу не слышал от девушки или женщины ни одного ласкового слова. К тому же Зина ему нравилась, как нравилась каждая смазливая девушка. Но приказ есть приказ. Миша насупил брови, согнал с лица улыбку:
— Шагом марш с аэродрома! Идите скорей из лагеря... Я выполняю приказание! — И Миша крепче сжал винтовку.
— Уж не Пучков ли вам приказал?
— Откуда вы знаете? — спросил простодушный Миша.
— Спасибо, голубчик, — сразу все поняла Зина. — Ты не Миша ли Пахомов будешь?
— Да, я Пахомов, но откуда вы это знаете?
— Я всех вас знаю. И тебя в особенности. Муж часто мне рассказывал о твоей святой простоте.
— Вы это бросьте. Какой я вам святой? Мне приказано гнать вас из расположения эскадрильи. Бегите скорей, не то выстрелю. И мне ничего не будет! Ясно? Я на посту — ясно?!
Миша уже негодовал, что поддался на удочку.
Зина повернулась и медленно поплелась к лагерным домикам.
«Видно, Строгов сказал, что порвет со мной отношения, — рассуждала она. — А Пучков считает, что я у него прощения побегу просить... Нет, дорогой, я не побегу. Если ты грозил Строгову нажаловаться из-за меня, значит, я тебе нужна. А если нужна, сам придешь...»
Мгновенно у нее созрел план: она уедет из лагеря и будет жить в городе.
Через час Зина стояла на полустанке Актысук в ожидании пригородного поезда.
Вспомнился тот жаркий день, когда муж провожал ее в Крым. С платформы так же хорошо, как тогда, был виден аэродром, окаймлявшая его с севера речка, густая, клубящаяся туча, вылетавшие из нее самолеты...
Зина не верила, что машина Чернова с Пучковым на борту находится в полете. Но Пахомов ей сказал правду. Когда моторы бомбардировщика по-настоящему разогрелись, температура масла на правом стала медленно возрастать, а его давление падать...
— Попроси разрешение вернуться на аэродром, — подсказал Пучков.
Летчик так и сделал. Однако правый мотор, из которого вытекло масло, заклинило раньше, чем показался аэродром...
Взгляды ожидающих поезда были прикованы не к туче над аэродромом, а к тому месту речушки, где между поселком и аэродромом лежал на берегу поломанный самолет.
Его крыло было высоко поднято над водой. По нему разбегались мальчишки и, кувыркаясь в воздухе, прыгали в воду. От аэродрома к этой «купальне» шел строй. Речка была мелкая, а около самолета ее углубили экскаватором на радость местным мальчишкам и прожаренным солнцем «технарям».
На фоне голого аэродрома, истертого колесами учебных машин, и желтого жнивья окрестных полей пойма речушки, текущей из предгорий, являла собой оживляющее зрелище. Как бы расчеркнув поля зеленой полосой, пойма прижималась у поселка Актысук к шоссе, которое на десятки километров тянулось вдоль железной дороги. По шоссе из поселка Актысук и других пригородных селений ходили к республиканскому центру автобусы,
«А не взять ли такси», — подумала Зина, увидев зеленый свет за ветровым стеклом ехавшей вдоль платформы «Победы». Она замахала над перилами рукой, но «Победа» свернула у шлагбаума к аэродрому и помчалась по асфальтовой дороге, разделявшей поселок пополам.
«Кто-то из наших вызвал», — подумала Зина.
— Ло-жи-и-ись!.. — раздался испуганный крик, и все, кто был на платформе, пригнулись...
Со стороны города, волоча за собой длинную огненную ленту, прямо на платформу мчался двухмоторный бомбардировщик. Сердце Зины ушло в пятки. Она растянулась от страху на горячей цементной плите.
В этот момент, чуть не чиркнув концом крыла по станции, промелькнул самолет. Из патрубков мотора, который был ближе к платформе, выскакивало на мгновение и исчезало пламя. Правое крыло самолета было накренено и, казалось, вот-вот начнет сбивать телеграфные столбы, стоящие по ту сторону шоссе.
На это шоссе он, видимо, и хотел сделать посадку, но по нему шли грузовики и автобусы, и самолет свернул к реке. Зина видела, как его крыло стало накреняться еще более, как оно зачертило по берегу реки, как самолет встал на ног, высоко задрав хвостовое оперение, и как опрокинулся на глазах у ожидавших поезда. Те из них, кто был помоложе, тут же помчались к месту происшествия.
Когда Зина прибежала туда, самолет уже был облеплен мальчишками, к нему съезжались на зеленых машинах военные. Первое, что бросилось Зине в глаза, это ушедший до половины в речной песок опрокинутый фюзеляж, задравшиеся вверх шасси, изогнутые в бараний рог трехлопастные винты и всеобщее смятение и суета военных.
Одни отрывали от самолета лючки и начинали действовать ими, как лопатой; другие залезали под крылья, желая поднять самолет; третьи закинули трос на задранную кверху хвостовую часть фюзеляжа и пытались как бы перевесить сигарообразное тело машины, чтобы нос вышел из песка...
Подбежал остролицый, лет под тридцать, старшина (Зина узнала в нем Корнева), приказал:
— Стой!
— А чего стоять? — вынырнул из-под стабилизатора другой старшина, твердоскулый, коренастый, с испуганными, похожими на уголья глазами, с нервными пятнами румянца на лице.
