спортом, сама знаешь – нельзя прекращать. Я с детства мышцы приучил, не могу иначе.
– Ты сиди тихонько, а я буду рисовать. Увидишь, тебе понравится. Только не дергайся. Нет, лучше встань…
О, кажется, он и не сомневался, что понравится. Все, что она сотворит…
Рита выудила из мешка что-то тонкое, провела несколько быстрых линий, затерла влажной тряпкой, обмакнула кисточку.
– Не смотри на меня, чего уставился? Лучше я зеркало поставлю, вот туда смотри.
Стало получаться. Почти красиво.
– Руку наверх… Вот так, бицепс напряги… Ой, какой ты фактурный…
– Какой я? – Его левая, незадействованная рука, пустилась в самостоятельное плавание сквозь складки ее халата.
– Так, товарищ Кушко, прекратите хулиганить! – Однако не отстранилась, впустила его ладонь.
Наверное, что-то сдвинулось в ритме его сердца.
– Серега, что такое? Тебе не нравится? Посмотри, классный же ящер вышел! Посмотри на себя. Тут главное – поймать момент в движении, стой спокойно… А вот там не надо меня… ооох…
В одной руке – кисточка, в другой – мелок, сопротивление ослаблено.
– Какие… какие у тебя губы… ммм… Ну подожди же, дай закончить. Ты можешь полностью раздеться?
– Полностью не могу, есть проблемы.
– Я уже заметила твои проблемы. Ну, соберись же… Захохотали оба. Краска легонько стягивала кожу, ее прохладные пальцы стягивали брюки.
– Ты… ой какой славный… Ты без всего, очень предусмотрительно… Стой, не прикасайся ко мне, размажешь.
– Как же мне не прикасаться?
Она вывернулась. Пристроилась сзади. Влажная кисть на спине. Ее рука, как маленький пытливый зверек, с поразительной точностью отыскала то место, которое он никогда бы не доверил мужчине. Дракончик на груди подсыхал, шевелился в зеркале, на его правой груди она ухитрилась нарисовать глаз.
– Если будешь дергаться – оторву!
Близко смеющийся рот, очень близко. Ее разноцветные космы, зрачки плавают в тумане, что она там делает, сзади?
– Теперь сохни. Погоди, я притащу другое зеркало… – И, проходя, со стоном, обеими руками подержалась сзади и спереди.
– Рита… здорово получилось! – Он крутился, выискивая себя в узких отражениях.
– Ты красивый, поэтому так… – Она скользнула вниз, глянцевые полушария коленок сверкнули из-под халата. – Из меня художник не ахти, но ты такой вдохновляющий… Нет, не смей двигаться…
Дальше говорить она не могла…
– Тебе понравилось?
– Ах ты, наглец! А ты сейчас о чем?
Снова схлестнулись языками, точно два голодных хищника.
– Погоди, погоди, у нас вся ночь… обещаю, что спать ты не будешь… А ты слышал про тантрический секс?
– Я тоже хочу попробовать рисовать. На тебе.
– Давай, только чур – на спине. А то разволнуешься не по-детски, – хихикнула, уселась на пятки в позу гейши, приспустила до пояса халат.
Он задумался на пару мгновений. Долго думать нельзя, нельзя позволить себе сосредоточиться, когда энергия хлещет, когда кисть сама ведет тебя за собой. Неожиданно мягкое, податливое, любая линия непредсказуема. Работа, как у левши, мазки между ударами сердца, необычное сочетание загара и химии, палитра почти не нужна, прямые углы не срастаются, чувственно, безумно чувственно…
– Ой, как здорово! Ты настоящий художник! Это ты сейчас только придумал? Ой, поверни зеркало!
Ее грудь, ложбинка в легком пухе, прижалась плечом, торс к торсу.
– Рита, оно само придумалось.
Сергей обманул, родилось на ходу, хотя ошибся на пару сантиметров, не мог не ошибиться. Пришлось чуть присесть, чтобы совместить два узора в один, две лапы, раздвоенный хвост, сахарная арабская вязь…
– Даже Черный так не рисует, сразу на двоих, это фантастишь… а говоришь, не слыхал про тантру? Это тантра и есть – когда двое в одном!
Сергей смотрел в зеркала, и что-то в нем осыпалось. Что-то похожее на дряхлую кору, на отжившую скукожившуюся листву, а под ней проступала музыка. Нет, не похоть, хотя и это тоже, без этого – никуда.
– Бегом мыться. – Рита больно прикусила его ухо. – Бегом… я хочу тебя. Я сейчас взорвусь. А завтра поедем к Черному, там тебя разрисуем… Я уверена – тебе сразу предложат в журнал!
– Об этом можешь забыть! Чтобы я – и вышел голый перед народом? – последние слова он произнес на бегу.
Попытался скрыться от нее в душе, но Рита в кошачьем прыжке опередила защелку.
– Ты меня намылишь? Давай вместе, давай тут… Рита нанесла удар ниже пояса. Во всех смыслах сразу.
Потому что побрилась.
Возможно, накануне она неверно истолковала его выпученные, как у задохнувшейся рыбы, глаза. А какие еще могли быть глаза у одичавшего сторожа, напрочь позабывшего о женской ласке?
– Ты… я тебе не нравлюсь?
– Очень нравишься… – Сергей смежил веки, взывая ко всем козлорогим греческим богам. Ее бедра, гладкие, как мрамор, вытекали из-под пальцев. Горячие узоры стекали по голому шелку подмышек. К счастью, запах был его союзником, ее запах, он никуда не делся…
Развернув, распластав по кафельным квадратам, слушал ее лепет сквозь шипенье струй. Да, вот так, какие сильные у тебя руки… я чуть не кончила, когда смотрела на них… когда ты рисовал… да, вот так, хочу, чтобы не кончалось… что ты со мной делаешь… подними меня… не бойся мне сделать больно, я гибкая, да…
Потом он очнулся, ничком, на мокрой простыне, подушки очутились на полу, катались бокалы, пузырилось шампанское на паркете. Рита прижимала сверху, обвивала змеиными кольцами, ее острый язык чертил на нем иероглифы, от затылка до пяток. Соседка не обманула, уснуть не получилось до утра. Рассвет они встретили хоровым криком на балконе, точно вместе спели гимн дымному солнцу, и, опустошив друг друга, еще долго вздрагивали… ты дикий, дикий, дикий, я снова хочу тебя…
Спал в автобусе. Как сонное привидение, бродил среди итальянских стульев, касался ладонью их изогнутых спинок, а ощущал под рукой совсем иное…
На третий день он сдался.
– Это чертовщина, это не для меня, я не смогу…
– Сможешь. Слушай, ну какой же ты упертый! – Рита почти насильно тащила его по блестящему коридору. – Не понравится – уйдешь, и все! Никто тебя не заставляет! Эй, Черный, хаюшки, где ты делся?
Фамилия «Черный» фотографу совершенно не подходила. Из-за леса штативов, из-за натянутых белых экранов выскользнул престарелый юноша молочного цвета, гибкий, с цыганскими серьгами в ушах.
– Сорюшки, Рита, пять сек, я завершу с мадам. – Он сочно почмокался с гостьей, зафиксировал Сергея взглядом и провалился в глубины своего царства.
– Смотри, какая прелесть, смотри, что он делает…
– Да уж, я смотрю…
Кушко разглядывал бесстыжие глянцевые тела и никак не мог понять, что же чувствует. Тела влажно колыхались на прищепках, висели в рамках, устилали монтажные столы.
– Тебе нужно приготовить портфолио… – Ее губы безостановочно кружили, оставляя за собой влажные
