грубой матросской куртке и холщовых штанах, измазанных смолой.
Краюха, их молчаливый спутник! Теперь ему уже никогда не разговориться: три страшные борозды пропахали горло и грудь.
А на стене над трупом — грубый, глубоко врезанный в камень рисунок: похожая на ворону птица, с угрозой выбросившая в сторону людей лапу со сжатыми когтями.
В молчании стояли путники над телом. Проклятый «замок» навалился на незваных гостей всеми своими запахами, тенями, невнятными звуками, что доносились то ли из соседних коридоров, то ли из толщи камня.
Затем все медленно двинулись дальше. Ножи плясали в дрожащих руках пиратов.
Но есть вещи, которые остаются неизменными даже в самом искаженном мире. Например, погребальный костер. Нургидан с детства усвоил, что любой человек должен закончить свой путь в чистом пламени. Даже раб. Даже преступник. Иначе душа не найдет путь в Бездну, будет в вечных муках скитаться меж мирами.
Поэтому мальчик, не обращая внимания на наррабанцев — что они понимают, дикари заморские! — тронул за рукав рыжего пирата и спросил с несвойственной ему робостью:
— А костер?
Пень повернул к нему лицо, на котором застыла ухмылка… нет, гримаса боли — он чувствовал то же, что и Нургидан! И ответил с горькой издевкой:
— Костер? Ага, сейчас. Я соберу дрова, а ты сгоняй за факелом.
Подросток сглотнул слюну, ставшую горькой, и промолчал.
— Стойте! — воскликнул вдруг Сарх. — А эхо… от шагов эхо… где?
Только тут до людей дошло, что они идут в гнетущей вязкой тишине.
Все разом остановились. Затем Сарх с силой опустил каблук на камень.
Тишина. Как будто он ступил на облако.
Еще шаг, еще… Остальные двинулись следом. Сначала в тоскливом, недоуменном, испуганном безмолвии. Потом начали перебрасываться короткими фразами — о чем угодно, лишь бы не оглушала страшная тишь.
Внезапно раздался радостный голос Нургидана:
— Я вспомнил! Здесь! Скоро выход!
Все недоверчиво обернулись к нему.
— Здесь! Учитель велел сбросить шкуру — ту, хрустальную! Вот и знак на стене — такая елочка…
— Во-во, елочка, — проворчал рыжий пират. — Как раз для нас…
Никто из путников не обратил внимания на его мрачное бормотание.
— И запахи другие! — гордо сообщил Нургидан. — Пахнет водой, листвой и чем-то сладким… — Тут голос его изменился, лицо стало озабоченным. — Сладким… да… А ну-ка, все за мной — и осторожно! Держать ножи наготове!
Ему показалось, что Шенги встал рядом, положил руку ему на плечо. И мальчика не удивило, что пираты беспрекословно повиновались приказу.
Вскоре запах стал сильнее, теперь его чувствовал не только Нургидан.
За поворотом коридор оборвался в довольно глубокую яму. Вдоль одной из стен приглашающе тянулся карниз.
Но юный проводник не был обрадован тем, что привел отряд к выходу.
— Ах, под кочку да в тину! — выдохнул он. — Вот повезло, хоть обратно поворачивай!
— А в чем дело? — настороженно спросил Сарх.
— Ты подойди, глянь… не бойся, здесь ему нас не достать.
Пираты встали на краю ямы.
— Куст, что ли? — Сарх вгляделся в клубок изогнутых ветвей на дне.
— Именно. Слыхал про Бродячие Кусты?
— Помнишь, атаман, в «Лесной яблоне» сказитель говорил… — начал было Пень.
— Помню, — раздраженно бросил Сарх, небрежным движением кисти отметая и сказителя, и далекую «Лесную яблоню», и непрошеного подсказчика. — Как с этой тварью справиться?
— А никак. У выхода карниз пониже, он ветвями и дотянется. Пахнет слабо и не светится — значит, голодный. Были бы хоть мечи…
— Что в таких случаях делают Охотники?
— Можно убить тварюшку вроде козы, бросить ему. Пока жрет — пройти мимо. Я…
Он замолчал, потому что вспомнил о лежащем в коридоре трупе пирата. Сердце едва не разорвалось от ужаса и омерзения к самому себе — такая преступная и в то же время спасительная мысль заполыхала в мозгу.
И он высказал бы ее, волчья кровь, высказал бы, но не успел.
Сарх легко поднял руку и точным, сильным движением столкнул в яму стоявшего рядом с ним Порченого.
Упругие ветви прянули навстречу человеку, приняли, оплели, стиснули. Пронзительный вопль заметался меж серых стен и унесся в распахнутое вечернее небо.
Атаман свирепо обернулся к ошеломленным спутникам.
— Варрах, калга да! — крикнул он. — Горту, горту!
Наррабанец послушно шагнул на карниз.
— Ты! — обернулся главарь к рыжему пирату. — Пойдешь за ним! Не стой столбом, убью! Щенок идет третьим!
Когда Нургидан, искоса поглядывая на идущего следом пиратского главаря, одолел карниз, внизу еще бился и кричал бедняга Порченый.
— Уходим! — Сарх спрыгнул с карниза по другую сторону ямы. — Где эта складка?
Вопли внизу прекратились. Тишина невыносимо ударила по нервам. Нарушил безмолвие Нургидан.
— Да, — вздохнул он, — повезло мне, что не я рядом с тобой стоял — да, капитан?
— Вот уж что верно… — хмуро бормотнул Пень.
И даже Варрах проворчал что-то неодобрительное на родном языке.
Сарх понял: нельзя идти дальше с недовольной командой. Длинное лицо вытянулось еще больше, губы тронула усмешка великого человека, которого не поняли современники.
— Вы же видите, — мягко и печально сказал он, — один должен был погибнуть, чтобы уцелели остальные — но кто? Ты, Пень, правая моя рука? Ты, Варрах, мой брат по вере? За ваше спасение я убил бы сотню таких жалких придурков, как Порченый! Он не стоит вас. Вы должны жить, вы нужны мне…
— Да, парни, — врезался Нургидан в эту трогательную сцену, — вы ему нужны. Для следующего чудища.
Сарх не дал выбить себя из роли.
— А ты, глупый мальчишка, — продолжал он все тем же благородным и грустным голосом, — выведешь нас всех отсюда. Поэтому тебе нечего бояться. И не ершись. Мы с тобой, — он сцепил пальцы правой и левой руки, — как топор с топорищем.
Нургидан усмехнулся, вспомнив Нитху с ее бесчисленными поговорками.
— У вас в Наррабане, — сказал он с удовольствием, — говорят: «Когда топор ко дну идет, он и топорище за собой тянет…» Ты уж вспомни об этом, когда захочется меня откуда-нибудь спихнуть!
Сарх щелкнул языком, оценив находчивость и самоуверенность парнишки.
А Нургидана поразила мысль: до чего же он изменился за последние три года! В трудные мгновения командует почти как Шенги. Морочит врагов не хуже Дайру. И даже сыплет пословицами в духе Нитхи.
И мальчик с пронзительной ясностью понял: ему не знать больше беспросветного одиночества, которое так мучило его в детстве. Теперь с ним всегда будет его команда.
20
