Жрец был высоким худощавым человеком лет сорока. Выразительные, резкие черты лица, неуступчивые темные глаза, твердая линия рта. Айрунги не хотел бы иметь этого человека своим врагом. Явно раб одной идеи, одной страсти.
— Мои соболезнования… — Голос Айрунги был полон искренней печали. — Ужасно, когда умирают дети, но надо помнить, что Бездна добра к ним. Много ли грехов на юной душе? Скоро боги позволят мальчику родиться вновь. Будем надеяться, что следующая его жизнь будет счастливее.
— Да! — с ненавистью выдохнул жрец, не слушая слов утешения. — Да! Чудовищное преступление! И все знают, чьих это рук дело! Знают, но молчат! Весь остров повязан круговой порукой, даже стражники!
— Мой господин говорит о Детях Моря?
— О преступниках с размалеванными лицами! О грязном культе хвостатой девки!
— Не знаю, уместно ли говорить так о той, чья кровь течет в жилах короля.
Жрец озадаченно замолчал. Он и в самом деле хватил через край.
Айрунги поймал себя на том, что украдкой поглядывает на ноги собеседника. Сапоги. Мягкие. С узкими носами. И подходящий размер…
По дороге в храм Айрунги завернул в Майдори, зашел в лавку, поболтал со встречными знакомцами. И незаметно приглядывался к обуви всех, кого видел на улице, в лавке, на пристани. Как он и ожидал — башмаки, башмаки, башмаки…
У двоих рыбаков — тяжелые сапожищи. Несколько босоногих мальчуганов. И одна-единственная пара мягких сапог с узкими носами — у местного лекаря, тихого старичка по имени Марави Вечерний Свет, все свободное время посвящавшего изучению трудов древних философов. Самая подходящая кандидатура для ползания по скальным трещинам!
И вот теперь — жрец…
— Я не порочу дори-а-дау, — опомнился служитель Безликих. — Она и впрямь сделала кое-что для острова. — Казалось, слова жгут ему горло. — Но поклоняться ей как богине — какая дикость! — Он потер лоб. — Впрочем, что это я? Уважаемый гость пришел, чтобы принести жертву? Прошу, прошу!
Айрунги впервые был в местном храме. Он встречался со жрецом лишь у погребального костра, когда вместе с королем зашел проститься с несчастным погибшим мальчиком.
Снаружи храм выглядел вполне достойно: каменный, с плоской деревянной крышей и красиво расписанными стенами. Но когда гость переступил порог, он невольно смутился.
В углу он увидел жертвенник — плоскую гранитную плиту с углублением, в котором над углями плясал огонек. На краю плиты стояли, как предписано традициями, глиняный кувшинчик с вином и медная чаша с пшеничными зернами. Но в другом углу стоял точно такой жертвенник с такими же чашей и кувшинчиком. А в третьем углу — третий!
Разумеется, во многих небогатых поселениях стоят храмы с двумя жертвенниками, чтобы не тратиться на возведение второго здания. Айрунги ухмыльнулся, вспомнив старую поговорку: «Два бога под одной крышей — не две хозяйки у одного очага, как-нибудь да поладят…» Но три жертвенника в одном храме — это, пожалуй, многовато!
Жрец правильно истолковал взгляд гостя. И Айрунги с удивлением увидел, что этот человек, явно волевой и неглупый, залился румянцем смятения и стыда. Словно барышня из обедневшего Рода, приехавшая на бал в перелицованном бабушкином платье!
— Вот так на Эрниди чтут Безымянных! Спасибо королю, иначе летом крыша завалилась бы на жертвенники! Но второй храм — недосягаемая мечта.
— В Джангаше я посетил Храм Всех Богов. Там под одной кровлей звучат молитвы не троим Безликим, а всем, что создали и хранят наш мир.
— Я знаю, что храм в Джангаше — настоящий дворец, но все-таки спасибо за попытку меня утешить. Так кому хочет принести жертву мой господин?
— Богу Жизни.
— Тому, Кто Зажигает и Гасит Огни Человеческих Жизней, — чопорно поправил жрец.
Айрунги виновато поклонился и развязал кошелек.
— О-о, серебро? — Жрец был приятно удивлен. — До сих пор на Эрниди я видел такую щедрость лишь от двоих. — И начал нараспев читать молитву, приподняв обеими руками медную чашу и протягивая ее гостю.
Повторяя за жрецом священные слова, Айрунги взял из чаши несколько зерен и бросил в огонь. Затем пролил на жертвенник немного вина. На сердце стало спокойнее, легче.
Айрунги бывал в разных странах, видел разные богослужения, иногда пышные, зачастую кровавые. Но сердце тянулось к этому простому обряду, где главное — не жертва, ставшая символической, а искренняя, душевная молитва. А жрец — не суровый толкователь воли грозного божества, а тот, кто откроет твоим словам невидимую тропинку к могучим силам, управляющим миром. И те, на мгновение оставив неизмеримо грандиозные дела, прислушаются к твоей маленькой просьбе, посочувствуют и помогут.
После молитвы оба — жрец и гость — стояли у порога, вдыхая вездесущий запах моря и любуясь на поросшие мхом скалы, стеной окружившие маленькую долинку.
— Хорошее место, — размягченно сказал жрец. — Спокойное. — Внезапно он подобрался, словно воин, увидевший вражеский отряд. — Если бы не дикость и безверие…
— Ну, почему безверие? Мне говорили, что эрнидийцы свершают в храме положенные обряды. Например, вчерашняя свадьба…
— Вчерашняя свадьба, — перебил его, раздувая ноздри, жрец, — празднество дикарей! Нет, молодые пришли в храм, попробовали бы не прийти! Брак не был бы законным! Но утром, до восхода солнца, новобрачные пришли к морю. Там, среди скал, Шепчущий призвал на них благословение морской тва… кха- кха… я хотел сказать — дори-а-дау.
Айрунги сделал вид, что не заметил оплошности жреца.
— Шепчущий? Я что-то слышал об этом человеке.
— Это не человек, — с чувством выдохнул жрец. — Это крыса, которая шныряет по скальным трещинам и сбивает людей с истинного пути. Надеюсь, дарнигар скоро арестует его со всей шайкой!
Внезапно Айрунги почувствовал укол недоверия. Нескрываемая ненависть жреца к иноверцам, отпечаток следа в подземном коридоре…
Нет! Что за безумная мысль! Не мог этот человек назваться Шепчущим, сплотить вокруг себя Детей Моря и подготовить их одновременный арест и высылку. Так поступил бы сам Айрунги, если бы дал себе труд влезть в мелкую островную политику. А для жреца подобная игра слишком сложна и тонка. А главное — Шепчущий, говорят, служит древним богам несколько лет. Не стал бы жрец столько времени раздувать пламя враждебной веры.
Было бы занятно раскрыть тайну Шепчущего. Но пока лучше сменить тему разговора.
— Мой господин сказал, что я уже третий, кто не скупится ради веры. Значит, на Эрниди есть ревностные почитатели Безымянных?
— Ну… король, разумеется. Он щедр, я видел от него даже золото. И ремонт храма, и многое другое… Правда, государь редко приходит помолиться, но ведь он так занят!
Айрунги чуть не фыркнул. Он уже знал, сколько времени занимают у короля государственные дела. Фагарш то загорает на веранде, то читает, запершись в библиотеке.
— Но настоящая моя опора — дарнигар, — проникновенно выговорил жрец. — Вот истинное рвение в вере! Вот настоящая ненависть к ее врагам! А ведь этот достойный юноша родом из здешних мест и в детстве сам был горячим поклонником хвос… я хотел сказать, дори-а-дау.
Айрунги не ответил. Сегодня был день немыслимых гипотез. Такая ерунда в голову лезла!
Впрочем, жрец не ждал ответа. Не так уж часто на этом недружелюбном острове выпадал ему случай высказаться от души. Он вновь начал клясть местные суеверия. Айрунги, занятый своими мыслями, вполслуха внимал страстным речам:
— Мне-то ничего не надо, проживу, огород прокормит, пасека… Но не допущу, чтобы человеческими душами владела ложная вера! Все-таки в Железные Времена живем! Когда-то мои предки в Силуране поклонялись древнему дубу, мазали его человечьей кровью. А эти пачкают рожи краской, льют в море вино… Глупость, дикость, суеверие!
