нараспев продолжила ведунья, но ее перебило дружное оханье за спиной.
На опушку вывалилось и заплясало, нелепо дергаясь, существо, отдаленно похожее на человека — если бы из человека могли во все стороны расти ветки с листьями.
— Зачем трево-ожишь меня, же-енщина? — вопросило существо нараспев, чуть растягивая слова.
Крестьяне содрогнулись, чувствуя, что только ослабевшие от страха ноги мешают им покинуть это страшное место со всей возможной скоростью. И никто не заметил, как вдовушка Жайта встрепенулась, с недоумением вслушиваясь в голос лесовика.
— О повелитель леса, — смиренно просила ведунья, — окажи милость поселянам, помоги отыскать корову. Это бедное животное не из твоих слуг.
— Во-олки — мои слу-уги! — капризничал лесовик. — Они бу-удут сыты!
— Пощади, хозяин леса! Сжалься над бедными крестьянами! Где корова?
— У Лягушачьей за-аводи, — сменил лесовик гнев на милость, — в овра-аге…
— Постой, — воспрянул духом Крулат, — ты так растолкуй, чтоб я нашел! Там этих оврагов… — И шагнул к лесовику, забыв, что сжимает в руках топор.
— Не п-подходи! — взвизгнул лесовик, перестав выпевать слова. — Уб-берите д-дурня д-деревенского! Б-брось топор, гад!
Крулат растерянно остановился. И тут из-за спин мужиков вырвался возмущенный вопль вдовушки Жайты:
— Ой, да чтоб тебя Многоликая… Лю-юди-и-и! Держите ворюгу! Это ж он! Который ночевал! Который сапоги!.. Так же заикался!..
На мгновение все замерли, а затем лесовик шарахнулся назад, сливаясь с вечерней чернотой. Сообразительный Крулат, вскинув топор, помчался следом:
— Стой, собачий потрох! Шкуру спущу! Где моя корова?!
— Ведунью держите! — еще громче заголосила его супруга. И вовремя заголосила: старуха бочком двигалась к реке. Видимо, решила, что дальше разберутся без нее.
Два мужика бросились на ведунью. Лихая бабка уклонилась от удара одного противника, пнула в пах другого, вырвала у согнувшегося от боли мужика цеп и, как заправский вояка, отбила дубину его односельчанина.
И тут рябая Зурби показала, за что ее ценит муж. В тот миг, когда старуха ударила цепом по дубине, Зурби храбро нырнула под цеп, сдернула с пояса мошенницы кошелек и отступила за спины мужчин, не получив ни ссадины.
А на опушке шла потасовка. Шустрый «лесовик» удрал, зато под деревьями, которые только что загадочно кланялись, обнаружился коренастый крепкий тип, который начал раздавать зуботычины крестьянам, пробиваясь к лесу.
Потревоженные птицы снимались с гнезд, спугнутые разноголосицей.
— А сапоги-то!.. Мужнины!.. Люди добрые, хватайте этого, который с сапогами!
— Эй, Крулат, в кустах еще один сидит!
— Лови и его! Всех лови, потом разберемся!
— Мать твою через колено и дышлом на бороне!..
— Ведунью не упускай, мужики! Держи гадюку!
— Смылась ведунья, хватай кого можешь!
— А-а, зараза, ты кусаться?!
— За ногу его! За ногу!.. Да не за мою, дурни еловые!..
— Ушел, медведище. Ну, кулак у него… Эй, сосед, а ты кого поймал?
— Да держу одного поганца… Сразу пришибем или как?
— Слышь, Крулат, а он какой-то не тот…
— Тот, не тот — вяжи его, соседи! Хоть одного, да словили! Жайта, глянь, не он у тебя ночевал?.. Ну, что ревешь, дура-баба? Другой, так все одно — из ихней шайки. А ну, тащим к Лягушачьей заводи! Не покажет, где моя Рыжуха спрятана, — там его и утоплю, греха не побоюсь!
А высоко над гамом и сумятицей, на толстой сосновой ветке сидел, прижавшись к стволу, маленький лесовичок.
Настоящий. Серо-зеленый, неразличимый в шапке хвои.
С испугом и недоумением глядел он вниз и вздыхал: до чего же шумна, непостижима и опасна человечья стая!
Под утро крестьяне вернулись в деревню, ведя за рога Рыжуху. Пленник, долговязый тощий прохвост с соломенного цвета волосами, без писка согласился показать, где спрятана корова, под градом тычков и пинков проводил своих пленителей к заветному оврагу, а затем в темноте сбежал. Его исчезновение никого не огорчило: мужики торжествовали победу, наперебой галдя и вовсю преувеличивая свои заслуги в разгроме шайки. Крулат гордо обнимал за плечи жену: рябая не рябая, а кошелек отстояла!
А сбежавший бродяга чащей вернулся к реке, спустился ниже по течению, перешел вброд протоку и очутился на островке, поросшем ивняком.
— Ты, что ль, Недомерок? — окликнули его из зарослей.
— Ну, я, — мрачно отозвался долговязый Недомерок, раздвигая перед собой ветви и бредя на голос. Ему хотелось сказать еще очень и очень многое, но выбитый зуб и расквашенная нижняя губа умерили его красноречие.
На полянке Недомерок обрел троих приятелей, не менее потрепанных, чем он сам. Плюхнувшись наземь, обвел их неодобрительным взором.
Атаман — крепкий, плечистый тип по прозвищу Шершень — лежал на животе, подперев подбородок руками, и угрюмо глядел перед собой. (Не очень внушительная поза, но откроем секрет: тяжелый башмак одного из мужиков на несколько дней отбил у Шершня охоту сесть.) Атаман вспоминал былые деньки, когда шайка ловила по дорогам одиноких путников и продавала за море или в рудники. В этом деле был у шайки высокородный покровитель, за спиной которого компания Шершня жила и не тужила. Но года три назад гнев короля Тореола обрушился на знатного покровителя — и враз оборвались связи с рудничным начальством и с торговцами, тайно вывозившими рабов за границу. Шайке пришлось проявить изрядную прыть, чтобы не оказаться на одной цепи со своими жертвами.
Смазливый светлобородый парень сидел рядом, раскинув ноги в сапогах, тех самых, «мужниных». Морщась, прикладывал к синяку на лбу горсть мокрой листвы — заботливо относился к своей внешности. (Кстати, в шайке его называли Красавчиком, тем самым признавая его единственное достоинство.)
Поодаль на коряге сидела старуха, набросив на голову капюшон плаща. Поза была столь выразительна и трагична, что, окажись на острове художник, немедленно принялся бы за картину под названием «Добродетель, оплакивающая порочность нашего грешного мира». На самом деле бабка (ее так, бабкой, и величали) оплакивала утраченный кошелек, с которым успела свыкнуться, сжиться и сродниться.
Недомерок хотел попрекнуть старуху пропажей денег, но воздержался: свирепостью бабка уступала только атаману, а парню на сегодня хватало и одного выбитого зуба. Он решил сорвать злость на том, кто послабее.
— Ты, лесовик необструганный, вся задница в ветках! — процедил он, кривясь от боли. — Чего не сказал, что тебя в округе каждая потаскуха знает?
— Кто ж ду-умал, что она в лес попре-ется! — капризно пропел в ответ Красавчик, привычно скрывая заикание.
— И что мы с тобой связались, мечта ты бабья! — вышел из задумчивости атаман. — Все дело провалил!
— Как молоко лака-али, так хоро-ош был! — возмутился парень.
Бабка отвлеклась от скорбных мыслей и хмыкнула:
— Вдовушка уверяет, что до утра беседовала с тобой о покойном муже!
