Этим она задела Красавчика за больное, он даже перестал выпевать слова:
— П-правда! Т-так и б-было! Д-думаете, легко уб-бла-жать бабу, если она при этом п-про мужа-п- покойника говорит… как он эт-то самое дело д-делал!
— Ишь ты! — посочувствовал атаман и оглянулся на бабку. — А ты, старая холера, чего за кошельком не усмотрела? Еще, говоришь, рысьи шкуры тебе давали — что не взяла?
— А ты пробовал удирать с двумя шкурами под мышкой? — огрызнулась бабка. — Мне одна своя дороже двух рысьих!
— А что за дурь несла на опушке? Ну, про глубины чащи вековой?
— Не дурь, а монолог из пьесы «Кружево судьбы». Приписывается королеве Саймирине. Хорошо, Красавчик вовремя выперся, не опоздал, а то там дальше про свидания на опушке и поцелуи под сенью ветвей.
— Королева, да? То-то лес у нее непостижимый да неуловимый. Видно, что высокородная дамочка писала, а не зверолов или лесоруб.
— И не разбойник! — поддакнула старуха.
Недомерок раздраженно заерзал. Он ненавидел отвлеченные разглагольствования и презирал начитанных людей (сам не знал ни буквы и гордился этим), поэтому рискнул встрять в диалог ценителей литературы со своим излюбленным высказыванием:
— Шибко грамотные все стали…
Ни старуха, ни атаман не обратили внимания на его реплику.
— Когда я была актрисой аршмирского театра… — начала бабка, но ее перебил протестующий вопль из трех глоток. Слушать воспоминания о юности, прошедшей на сцене, не хотелось никому.
— Если выбираться из здешних краев, — вернулся атаман к насущным проблемам, — это только берегом Тагизарны.
— Топаем на постоялый двор Кринаша? — уточнила бабка.
— Кринаш уважает мо-онету, — напомнил Красавчик.
— Придумаем что-нибудь, — вздохнула бабка. — В тех краях лучше ночевать под крышей. Помните, там Рябой и Патлатый сгинули?
— Сами в Бездну запросились, пни еловые, — сплюнул Недомерок. — Приспичило на развалинах Кровавой крепости сокровища искать!
— На развалинах? — Атаман повернулся на бок. — Сокровища?
— Ну да, — фыркнула бабка. — Думали, Восемь Магов Для них богатства стерегут!
Парни захохотали, даже Недомерок, у которого из губы опять пошла кровь.
Не смеялся только Шершень.
— На развалинах? — повторил он тем же тоном. — Сокровища?
Разбойники оборвали смех, тревожно переглянулись. Каждый почувствовал, что на него надвигается Судьба — как тележное колесо на улитку, неосторожно выползшую на дорогу.
7
Хранитель Найлигрима проснулся рано и некоторое время лежал, разглядывая темные потолочные балки и припоминая вчерашний вечер. Жены не было рядом. Ушла спать к себе. Обиделась, что муж уезжает один. Уж как Ралидж объяснял, что близнят нельзя оставить без родительского глаза!.. Надо помириться до отъезда, не оставлять дом с тяжелым сердцем.
А после ссоры с супругой пришлось выслушать очередную перебранку дарнигара с шайвигаром. Они вечно ссорятся, но о чем вчера-то?.. Пра-авильно! Шайвигар требовал, чтобы Правая Рука выделил три- четыре десятка солдат для заготовки дров. А дарнигар отвечал, что наемников и так слишком часто занимают на хозяйственных работах, у них не остается ни времени, ни сил на тренировки на плацу. В крепости полтораста рабов, неужели Левая Рука не может правильно распорядиться этими бездельниками и дармоедами?
Солдат Хранитель велел дать. Ничего с ними не случится, помашут топорами! Харнат Дубовый Корень буркнул что-то неодобрительное в рыжую бороду, но возражать не посмел. А толстячок Аджунес удалился победителем.
Ссорятся, а жизнь в крепости ладно идет! Хорошо иметь помощников, на которых всегда можно спихнуть работу и удрать!
Сокол поймал себя на том, что заботы о любимой крепости потеряли важность, отошли вдаль. Душой он был в пути. Засиделся на месте, засиделся!
Ралидж встал, быстро оделся (он терпеть не мог, когда ему помогали в этом слуги) и распахнул ставни.
За окном был тот же вид, что открылся три года назад перед беглым рабом по прозвищу Орешек. Внизу — край крыши маленького храма и выложенная камнем дорога. За дорогой суетился в утренних хлопотах рынок. Крестьяне натягивали на деревянные рамы линялые полотнища для защиты от солнца, раскладывали на дощатых прилавках дичь, овощи, рыбу. За спинами торговцев — прачечная, к ней тянется от колодца цепочка водоносов.
Обычно Ралидж не обращал внимания на эти мелочи. Глядел в окно, чтобы узнать — дождь или солнышко. А сейчас видел все глазами человека, который вот-вот покинет свой дом и неизвестно когда вернется. (А на самом дне души — тихим эхом: «И вернется ли…»)
На башне скучает часовой. Внизу к крестьянам подкатился толстячок шайвигар, что-то объясняет, брезгливо помахивая пухлыми ручками.
Все как раньше. Как шесть лет назад. Ничего не изменилось…
А вот и нет! Вот этого шесть лет назад в помине не было! На крыше храма мелькнула темноволосая головенка. Пятилетний малыш подполз к краю крыши, вгляделся вниз. Обернулся, махнул рукой. В поле зрения Сокола возникла вторая темная головка, только волосы длиннее. Девочка по-пластунски поползла к брату. Юбка зацепилась за гвоздь; девчонка, не обернувшись, сердито дернула ее. Будет Арайне от матери за рваный подол!
Близнята-Соколята, родные малыши! Играют в лазутчиков. Как на крышу-то влезли? Лестницу притащили?
«Лазутчики» рискованно свесились за край крыши (отец хотел окликнуть их, но побоялся испугать) и помогли забраться третьему малышу. Рыжий крепенький карапуз, серьезный и сосредоточенный, — трехлетний Денат, сын дарнигара. Как эти поросята ухитрились такого маленького наверх затащить?
Вид рыжего мальчугана навел Сокола на мысль о том, как можно помириться с женой.
Мать Дената, Аранша, до рождения сына была десятником в гарнизоне Найлигрима. По закону беременная и кормящая женщина не может быть наемницей, и Аранша, скрипнув зубами, сдала оружие и бляху десятника. Едва отняв сынишку от груди, упрямица потребовала, чтобы ее вновь приняли на службу и вернули бляху. Муж возражал, считая, что супруге дарнигара нечего делать на плацу и в карауле. Пусть за сыном присматривает, а то малыш вечно возникает в самых неподходящих, подчас опасных местах… Аранша кинулась за помощью к супруге Хранителя, вместе с которой пережила много опасных приключений. А Сокол поддерживал Харната — из мужской солидарности.
Но теперь этой игре конец. Нельзя уходить в опасный путь, оставив дома обиженную жену. Вот снимет озорников с крыши — и пойдет мириться…
Сокол хотел уже отойти от окна, но тут Денат поднялся на толстенькие ножки и уставился вниз, сунув палец в рот.
Арайна строго шлепнула малыша по руке (отучает от дурной привычки!) и что-то негромко сказала. Ее брат встал во весь рост рядом с младшим приятелем и указал на шайвигара и торговцев.
Денат кивнул, чуть пригнулся, вытянул вперед руки и резко дернул на себя что-то незримое, словно подсекая кого-то под колени. Тут же снизу донесся вскрик: толстяк шайвигар растянулся на земле, у ног ошеломленных торговцев.
Малыш поднял ручонки над головой и снова дернул что-то невидимое — на этот раз сверху вниз.
