стороны.
— Как так?
— Так. Даже подписку о невыезде аннулировал. Вот. — Белов выдержал небольшую паузу и продолжил: — Я уже дома успел побывать, переоделся, решил на дачу, на недельку… Больно вы мне нервы-то все же потрепали. Ну, да я не в обиде: работа у вас такая, все понятно!
— Мне ничего пока не понятно.
— Я объясню вам, Иван Петрович, но только в той мере, в какой сам понимаю ситуацию. Владислав Львович — только прошу: пусть это останется между нами — вел с вами не совсем чистую игру.
— То есть?
— Ну, например, вы ведь, наверное, не в курсе, что вчера мы с Власовым были в засаде в мастерской Тренихина?
— Что? Первый раз слышу об этом.
— Вот то-то и оно. Я так и понял. Моя гипотеза состоит в том, что Власов напал на след настоящего преступника, а меня разрабатывал для вас, для отвода глаз, чтобы самому взять виновного и присвоить все лавры себе. Очень просто — как и везде — конкуренция!
— Но… Но простите меня… А пистолет? Вы же тоже, вне зависимости от дела Тренихина, подлежите уголовной ответственности! Я же сам вас вчера задержал с пистолетом на Ярославском вокзале!
— Да. Так. С пистолетом, который мне одолжил Власов. И вообще — мое, так сказать, вчерашнее «задержание» было тщательно спланировано Владиславом Львовичем. Когда мы с ним сидели в засаде в мастерской Бориса, он меня попросил и проинструктировал. Весьма настойчиво и бесцеремонно. Каюсь, мне не хватило сил ему отказать. Цель этого представления — отвлечь ваше внимание от горячего следа.
Остановив на секунду поток вранья, Белов, переводя дух, заметил, что посеянные им зерна упали на благодатную почву: Калачев явно перерабатывал полученную информацию, и по коротким вспышкам озарения на его челе Белов понял, что его басни на удивление легко легли в масть — как рука в перчатку.
— То есть это Власов подставил вас для меня на вокзале?
— Конечно. Не знаю только, откуда Власов знал, что вы, Иван Петрович, на Ярославском вокзале окажетесь?
— Так он же сам меня и попросил туда съездить!
— А, вот оно что! — Белов даже расхохотался. — Но время? В какое время вы там будете?
— Меня вели. Наружка. Чего же проще!
— Неужели вы ничего не замечали?
— И в голову не приходило. Я и не смотрел… Чего ради-то?
— Н-да! — Белов покачал головой. — Вы уж простите меня… Моя роль здесь не очень благовидна по отношению к вам. Но, сами понимаете — особо выбирать не приходилось.
— Да. Это понятно. — Калачев вдруг встряхнул головой. — А все-таки — как вы здесь оказались? Да и в такой одежде?
— Заскочил к приятелю: вон, в банке здесь работает, денег перехватить. — Белов махнул рукой в сторону банка, и охранники, еще наблюдавшие за ним, дружелюбно махнули в ответ. — А в одежде — я на дачу решил, говорил вам уже. И машина моя, как на грех, сломалась. Буду на даче с недельку. Если понадоблюсь — милости прошу. Адреса-телефоны у вас есть. Можно и просто так ко мне, Иван Петрович, без уголовщины. Посидим, водки попьем всласть. Ей-богу, рад буду, если заглянете. Как?
— Не знаю. — Калачев выглядел абсолютно потерянным. — Работы пока очень много.
— А потом уж, позже, в октябре-ноябре, погода, боюсь… Все равно всех денег не заработаешь, всех воров не переловишь… в этой стране. Вы, кстати, в какую сторону сейчас путь держите? — вконец обнаглел Белов.
— Так к Власову как раз, в прокуратуру, — сварливо процедил Калачев. — С художником Беловым разбираться. Что там, кстати, с акварелями — «Н. Белов» и «Николай Белов»?
— Я все написал. У Власова моя исповедь — на столе. Но ничего в ней нет сногсшибающего. Не ждите.
— Да? — Калачев склонил голову набок и тут же почти наглухо отключился: глаза его заволокла поволока задумчивости. Он явно не тянул: мозг не успевал структурировать, упорядочивать и анализировать непрерывно поступающую сенсационную информацию.
— Иван Петрович… — тряхнул его за плечо Белов. — А может, ну его, Власова, к херам херовичам? Махнем, прям сейчас, ко мне на дачу? Возьмем мясца на рынке, лимонадика. Я все вам расскажу — подробно, обстоятельно. В непринужденной обстановке, на свежем воздухе.
По лицу Ивана Петровича вдруг пробежала настолько яркая искра соблазна, что Белов на мгновение обомлел: вдруг согласится? «Надо надавить, принуждать как бы его — тогда соскочит враз, откажется», — мелькнуло в голове.
— Отлично, едем! Я вижу, вы решились. Сейчас костерчик сбацаем. Истопим баньку, матрешек выпишем. У меня есть шкурки три на примете — песец, норка-ласочка! Нажремся водочки… Всем трем карасика запарим — групповушечка…
— О, нет! — отшатнулся Калачев.
— А что, живем-то раз?…Вы ж не голубой, полагаю?
— Мне нужно с Власовым поговорить, — в глазах Калачева уже светился ровный, спокойный огонь разума и справедливого гнева. — Мне есть что ему сказать… Поэтому я — в прокуратуру. Нам с вами пока не по пути, — он неожиданно улыбнулся. — Пока не по пути. Желаю отдохнуть! Присоединюсь с радостью, но другой раз.
— Спасибо!
Проводив взглядом удаляющийся «москвич», Белое снова вытянул руку, голосуя.
Тут же, с визгом около него тормознула таксистская «Волга» с рекламой «Кремлевской» на крыше.
— Гони к парку Горького! Быстро!
Таксист врубил первую и рванул как на пожар. Неожиданно в голове Белова мелькнула шальная мысль.
— Стой! Стой!!!
Таксист тормознул так, что Белов поцеловал лобовое стекло.
— Теперь куда? — спросил таксист, почесывая ушибленную грудь.
— Теперь назад. Сдай снова к банку. Позвонить забыл. Прости.
Через секунду он уже влетел назад, в вестибюль банка:
— Ребята, ребята! Забыл, черт, забыл… — он бросился к телефону.
«Пятнистые» с ментом уже смотрели на него, как чукчи на Майкла Джексона: явление природы, однако. Быстро, по памяти, Белов набрал номер прокуратуры.
— Владислав Львович? Здравствуй, дорогой! Не могу долго беседовать, я тут в бегах… Что хотел сказать? Мы здесь с Калачевым Иван Петровичем возле Пром-бам-трам-банка встретились случайно как бы, поговорили… Он сейчас как раз к тебе, козлу, поехал — для серьезного разговора. Злой, как сантехник с похмелья — только держись! Уж ты не отлучайся, братец мой, дождись его. Ладушки? Ну, бывай, пинкертон! Кланяйся президенту с внучатами! Чао!
— Теперь вот гони! — кивнул Белов, вваливаясь в такси. — Гони, что было сил, о'кей? Не пожалеешь.
За окном такси тут же поплыли дома, слившись, секунд через пять, в непрерывную серую ленту — сто пятьдесят километров в час.
— Ты кем по профессии будешь? — спросил водило, сбрасывая скорость до ста тридцати на резком, крутом повороте.
— Художник я.
— Я так и понял сразу! — таксист поддал газку, переходя снова на сто пятьдесят, и, миновав на красный два светофора подряд, сообщил с удовольствием: — Я тоже художник… Коллеги!
