будто бы обе заснули или умерли.
Борька тихо положил кирпичи на пол, взял в обе руки ведро и начал лить воду в очко. Долго лил — с полминуты. Вылил полведра.
Поварихи за стеной, естественно — ша!
Тогда Борька взял первый кирпич, закряхтел, заквакал и, бесшумно размахнувшись, шмякнул кирпичом со всего маху в отверстие!
Буль!!!
За стеной в «Ж» обычная тишина превратилась в тишину гробовую.
Подождав и отдышавшись после броска, Борька шумно вздохнул, взялся опять за ведро и снова секунд сорок лил воду. Когда вода закончилась, он вдруг заухал филином, закричал ночной выпью и с силой жваркнул в очко второй кирпич.
После чего спокойно начал шуршать газетой.
Девочки, не вынеся этой «радиопостановки», выпорхнули из «Ж». Но далеко не отбежали, отошли к рукомойнику: руки помыть… Конечно, интересно — кто таков?
Секунд через двадцать из туалета вышел и Борис. Тоже пошел к рукомойнику — тоже руки ополоснуть…
Ведро он предусмотрительно оставил в нужнике.
Дальше все было уже совсем просто. Отношение поварих к Тренихину изменилось в корне, на сто восемьдесят градусов. Кормить они стали Бориса эксклюзивно — то есть отборнейшие порции — шесть котлет и одна картошка — на убой. И все остальное тоже, конечно, произошло: имидж есть имидж. В точности по известным пословицам: любовь мужчины начинается с желудка, а женщина любит ушами.
И более того — что касается ушей, то дамский телеграф сделал свое дело.
На картошке тогда первокурсников продержали больше месяца, до десятого октября. Ну, а Борька, «дохлятина из художественного», охотник бойкий, «объехал» за эти сорок суток буквально всех неваляшек — девиц ли, баб — всех в зоне прямой видимости.
Даже из ближайшего совхоза зверотехника Полину Алексеевну, женщину лет пятидесяти с большим прицепом, дважды бабушку — и ту достал.
Уверенность в себе, смекалка и мастерство, талант и настырность — все это есть, по сути, простой и известный всем секрет успеха, твоя счастливая звезда.
Белов снизил темп; дыхалка резко засбоила.
Еще немного.
Нет на свете непреодолимых барьеров, нерешаемых задач.
Мимо Белова мелькали телефоны-автоматы.
Остановиться? Позвонить Лене?
Нет, не удастся: нет жетонов, мобильник — у ментов.
Вот впереди сверкающий стеклом какой-то Пром-бам-трам-банк. Акционерный, мать. Коммерческий.
Бодрым аллюром Белов вбежал в стеклянный вестибюль.
Вон телефон — стоит слева, на стойке. И рядом никого.
Но это ошибка — охрана скрыта легкой перегородкой — стражи от скуки смотрели вполглаза телевизор — пресную утреннюю жвачку.
Их было трое, перегородивших ему путь к телефону: двое в пятнистом, с кобурами, и один мент — в бронежилете, с АКСУ под мышкой.
— Ребята, позвонить от вас по телефону… Еле убежал!
— Откуда убежал?
— Да был здесь в гостях неподалеку, муж вернулся, понимаешь, внезапно. Куртку там оставил. Бумажник в куртке.
— Ваши документы? — попросил милиционер.
— И документы в куртке! — объяснил Белов. — Там паспорт, служебный пропуск, права! А главное, вся получка осталась. Видал, в натуре — во анекдот-то!
— Так, — задумался милиционер. — Так вы без документов?
— Да что ты, Петь, к нему пристал? — вступились за Белова сразу оба пятнистые. — Он же не в банк рвется, ему ведь только позвонить. Чего ты сердитый такой? Иди, звони, земляк, не слушай ты его, не обижайся. Он милиционер…
Белов пододвинул к себе аппарат и набрал свой номер.
Лена сидела на кухне в квартире Белова, пила кофе.
Мысленно она считала время. Если Коля уехал вчера вечером, то на месте он будет через тридцать шесть — сорок часов, то есть завтра утром. Так он, по крайней мере, планировал. День он потратит на поиски Бориса и, конечно, сразу его найдет. Наверное, в тот же день. Коля уверен, что Борька поехал в эту тайгу. Значит, ему больше и быть негде. Коля никогда не ошибается. При встрече они с Борькой, конечно, на радостях поддадут. В тайге, правда, взять негде, но Борька ради такого случая найдет обязательно. Это еще один день. И полтора дня надо прибавить на обратную дорогу. Всего, получается — пять дней. Коля вернется с Борисом через пять дней. А прошло… Прошла всего только ночь. Точнее, десять часов. Но ждать все равно еще, значит, те же пять дней…
Тоскливо до ужаса.
Лена вздохнула: хоть бы кто-нибудь позвонил.
Но телефон в квартире молчал, как голос пращуров.
Потому что Лена отключила его ночью, после беседы с отцом.
А утром забыла включить.
— Никто не подходит. Видно, ушла уже.
— Жена? — спросил с оттенком ненависти милиционер.
— Нет, не жена, — ответил Белов простодушно.
— Ты что ж, — удивился один из «пятнистых», — удрал от одной и звонишь другой, чтоб спасла?
— Приблизительно так, — он повторил попытку дозвониться. — Нет!
— А ты жене теперь попробуй, — ввернул милиционер.
— Жена за океан умылась, — соврал Белов, сроду в браке не состоявший.
— Надолго?
— Навсегда.
— Давно?
— Да лет двенадцать как.
— Ну, там живет, небось!
— Я полагаю.
— Они там все живут неплохо. Знаю!
— Доллары, конечно. С зелеными не загрустишь!
— А ты вот здесь, в рубашке…
— Я в рубашке родился, — кивнул Белов, слушая вполуха, пытаясь дозвониться.
— И ведь, поди, тебе не помогает?
— Мы разведены.
— А ну и что ж с того? И все равно могла помочь бы!
— А хрен-то! — встрял милиционер. — С Америкой вообще, моя бы воля… — он выразительно повел стволом автомата.
— Ты посиди, попозже позвонишь. Раз дома нет, значит, ускакала на работу.
Белов качнул отрицательно головой.
— Тогда, наверно, в ванной.
