Миг — и они ему срезали нос, прижали к бордюру.
Три двери «жигулей» распахнулись одновременно.
Лейтенант с сержантом натренированным рывком бросились к дверям троллейбуса. Водила, обежав троллейбус со стороны проезжей части и распугивая пролетавший мимо транспорт, забежал в тыл и, подпрыгнув, ловко ухватил веревки, оттягивая штанги троллейбуса от проводов. Обесточив троллейбус, он так и застыл в позе атлета, удерживающего за узду дикого скакуна.
— Стой! Стой, говорю!!
— Двери открой!
Ворвались с двух концов, сразу в обе двери.
— Всем оставаться на местах!
— О, боже мой! — шепнула одна из пассажирок своей соседке. — Сейчас всем проездные будут проверять: фальшивые или нет? Сестра моя вчера попалась точно так же. Ох, натерпелась — штраф, а потом оплевали в милиции, ограбили!
Мгновенно осмотрев троллейбус и убедившись, что Белов отсутствует, лейтенант вдруг бросился плашмя на грязный пол — в упор, лежа — как на стрельбище.
— Товарищ лейтенант! — вскрикнул в испуге сержант. — Что с вами?!
— Нет! Под сиденьями чисто! — Лейтенант вскочил на ноги еще быстрее, чем перед этим падал. — Вперед, за следующим!
Одна из пассажирок, мама, наклонилась к своей пятилетней дочери:
— Вот видишь, Ниночка, я же тебе говорила: милиция все время проверяет — кто в троллейбусе жвачки ест, а фантики прямо на пол бросает.
— Фу, пронесло! — вздохнула от души гражданку сзади, та, что с фальшивым проездным.
Дежурный старший лейтенант построил вдоль стены дежурки всех бомжей.
— Р-р-равняйсь! Смирна-а! Ну, хорошо. Вольно, господа бомжи. Так… Начальник отделения велел мне вам для начала «Отче наш» зачесть. Смирно стоять! Не напрягаться! — Он чуть откашлялся смущенно и начал — не совсем уверенно: — Отче наш! Иже еси на небеси да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя… — он запнулся, видимо подзабыв.
— Хлеб наш насущный даруй нам днесь… — подсказала ему робко бомжиха и беззвучно заплакала.
— Точно! — обрадовался подсказке старлей и, торопясь, закруглил: — И отпусти нам грехи наши, яко и мы всем подряд их грехи отпускаем… — Он на секунду смутился таким довольно нелепым для милиционера признанием, но тут же поправился: — На носу себе зарубите, что не всегда я вам грехи и прочие художества намерен отпускать. И более того: еще раз, плесень вонючая, в моем районе заночуете — так отпущу вам, до бровей — мало не покажется! Аминь! Кыш все вонять на улицу отсюда!
Перед пролетевшими перекресток на красный милицейскими «жигулями» открылся вид вперед на километр: проспект прямой, как стрела, идущий в гору, в небо — как на взлет. Там, впереди, уже вползли на самую верхотуру два троллейбуса…
— Жми!
Один троллейбус на горе свернул направо, второй, будто задумавшись, замер секунды на две. Затем свернул налево.
Лейтенант с каким-то глухим отчаянием, поднимавшимся из глубин его подсознания, ощутил внезапно необходимость принятия ответственного решения.
— Дай закурить! — Он повернулся к шоферу.
— Нет ни хера! Бомжу отдали.
— Ч-ч-черт! — Лейтенант в сердцах сунул ни в чем не виноватому водителю в ухо: — Давай в прокуратуру, идиот! Не видишь, что ли, — упустили его! Упустили!
Покинув отделение милиции и отойдя не больше ста шагов, Белов первым делом сорвал с себя пальто и кепку, направив их в ближайший мусорный бак.
Так. Первым делом — деньги. В карманах ни гроша.
Ах да! Деньги остались в милиции, в сейфе. Лежат себе там, в конверте вместе с протоколом о временном изъятии. Вчера выгребли, перед тем как в камеру запихнуть.
А холодно чертовски, несмотря на солнце. Рубашка, даже байковая, не очень подходящая одежда для двадцать второго сентября. Свернув в проулок, он побежал трусцой, чтобы согреться и чтоб выглядеть естественней в одной рубашке. О, слава богу, на ногах кроссовки! И, слава богу, что кроссовки «на липучках» — а то шнурки бы отобрали тоже.
Бежать следовало по направлению к дому.
К дому?! Туда-то и приедут за ним — первым делом.
Вопрос в том лишь — когда?
Пока суд да дело, можно и успеть.
Там уже сориентируюсь. К соседям стукнусь. Или кого знакомых — из дома — на улице подловлю.
Словом, направление — к дому. Но — дворами, дворами. Они, хватившись, могут подключить подвижные патрули. Колесят по району. Так что вдоль проезжих улиц лучше не бежать. Пересекать — да. Но после предварительного осмотра: справа, слева. Бежать легко, не вызывая подозрений у дворовых старух, собачников. Соблюдать ритм, дыхание. Не думать о беге. Думать о чем угодно. Так легче бежать. Не концентрируясь. Свободно. Легко. Расслабить рожу. Создать впечатление безмятежности. Бутафорить. Создать образ. Борька это умел — напустить на себя. Скосить под любого. О-о, он даже без слов, простейшими звуками создал себе, помнится, образ Ильи Муромца. Журчанье, плеск камня — и все — и он былинный герой.
Это было в семидесятых. Их, первокурсников, послали на картошку. Куда? Можайск? Нет, в Ужопинск какой-то…
Жили в доме колхозника, кормили их две поварихи: сочные бабы — под два метра ростом и килограммов по сто каждая. Борька сразу положил на них глаз. Это было смешно: Тренихин тогда после детдома и оформительского ПТУ был тощ, тщедушен и жалок — ну точно пионер из Освенцима. Может быть, именно это и сыграло решающую роль в его влечении — его невыразимая словами худоба и небывало рубенсовские формы поварих.
Поварихи, конечно, Бориса в упор не видели, смеялись в лицо. В ответ на его недвусмысленные поползновения только ржали как две слонихи: «апчхи» на тебя, малявка!
— А все равно я их трахну! — петушился в мужской компании Тренихин.
— Которую?
— Обеих!
Эта уверенность вызывала неизменный взрыв веселья — не приедающаяся дежурная шутка: слишком уж несоответствующей казалась поставленная Борькой цель имевшимся в его распоряжении дохлячьим средствам.
— Куда тебе поварих! — смеялись над Борькой все мужики и студенты. — Хезнет разок — ты на Луну улетишь.
И именно этой вульгарной шуткой общество подкинуло Борьке мысль, подарило ему то самое ленинское решающее звено, ухватившись за которое он разрешил коллизию в свою пользу.
В доме колхозника туалета внутри помещения не было — удобства располагались во дворе — двойной домик: «Ж» и «М».
Борис заприметил, что поварихи любят туда ходить вдвоем, не прерывая своей бесконечно длинной и увлекательнейшей беседы. Однажды, как только поварихи двинули в очередной раз на посиделки, Тренихин взял заготовленные им заранее ведро с водой и два кирпича. С этим реквизитом Борька быстро рванул в «М» — по соседству.
Женщины, разумеется, как только услышали, что рядом зашел кто-то, сейчас тары-бары долой,
