Таксист Трофимов вышел из торгового центра, нагруженный покупками: с большой пластиковой фирменной сумкой в руках и огромной куклой под мышкой.
Он подошел к «воронку» и обратился к Калачеву:
— Товарищ начальник! Мне задержанный денег дал с избытком, ну вот я и решил, — он показал Калачеву куклу, а затем предъявил и содержимое сумки.
В сумке были разноцветные шелковые ленты, воздушные шарики и прочие неизбежные аксессуары: шоколадный набор, шесть бутылок шампанского и даже ленты б надписями «свидетель», «шафер», «посаженый отец»…
— Ну, а пшена — зачем ты килограмм купил?
— Дорогу молодым посыплем! — от удивления таксист даже присел: — Инспектор МУРа, а не знает пустяков!
— Что ж удивительного — ни разу в жизни я не женился.
— Не может быть! — Трофимов отшатнулся, пораженный.
— А что ж? Сначала было рано, а сейчас уж и поздно.
— Да ничего не поздно, Иван Петрович! Вы хоть попробуйте-то раз, чтоб знать, вас же потом за уши не оттянешь! Я, например, раз четыреста женился — да все на разных! Первый раз, помню, в классе шестом учился еще, затащил летом в деревне в сарай одну местную… Катей звали, как сейчас помню. Давай, говорю ей, Катюша, поженимся мы с тобой! Прямо здесь вон, в темном углу… Никто не увидит, ага!
— Уйди, уберись! — не выдержав, Калачев обернулся к оперативникам: — Уймите таксиста! Он меня доведет сейчас до преднамеренного… С облегчающими… С обстоятельствами…
— Эй, Трофимов, не мучь старшего инспектора, иди, подержи, ленты натянем давай на «воронок», — крикнул таксисту Капустин.
— На «воронок» не надо ленты прикреплять! — замахал руками Калачев, увидя, что оперативники, украсив такси, уже начали опутывать лентами местный милицейский УАЗ. — Здесь и так есть полосы… — Калачев постучал по синей полосе на боку «воронка» с надписью «милиция».
— Ну, это — синяя, а надо красной, белой, розовой! — отмел таксист Трофимов возражение инспектора. — Вот когда вы сами будете жениться, тогда вы сами и…
— Все! Все! Все! — поднимая руки, сдался Калачев.
Тем временем Белов, сидя за решеткой в «воронке», надувал воздушные шарики — работа, выполнению которой наручники совсем не мешали.
— Каждому — по способностям! — удовлетворенно заметил ему прапорщик Капустин и, полюбовавшись работой Белова, настежь распахнул дверь «воронка».
Белов привстал, намереваясь выйти.
— Нет-нет! — остановил его Капустин. — Пока только шарики.
Он выкатил надутые пузыри и снова запер дверь «воронка».
Сверху, с борта гаишного вертолета, патрулирующего Ярославское шоссе, отлично был виден этот странный свадебный кортеж, несущийся от Александрова к Сергиеву Посаду: украшенный цветами, лентами, воздушными шарами «воронок», а вслед за ним не менее расфуфыренное такси.
На радиаторной решетке «воронка» висела кукла в белом подвенечном платье.
— Смотри, совсем дошли, — кивнул ведущий вертолет гаишник напарнику, делая вираж, чтоб лучше осмотреть кортеж.
— Начальство себе позволяет все, ничего не стесняются! — ответил летчику напарник.
— Нет, ты подумай: вот крохоборство-то! Машину лишнюю жалко нанять на свадьбу! На УАЗе, на котором пьянь по вытрезвителям развозят, дебоширов… — Летчик открыл форточку вертолета и с чувством плюнул — против ветра.
— Им можно, а нам — не смей! — летчик, резко толкнув сектор газа вперед, сплюнул в сердцах вновь, на сей раз более удачно — попав прямо в лицо напарнику по хитрой кривой — из-за бушующих внутри кабины воздушных вихрей.
Вертолет, подгазованный летчиком, засосал двигателем обогатившуюся смесь, завыл, оглушающе загрохотал лопастями и понесся прочь — к Загорску и к Москве.
Подрулив к Лавре, разукрашенный кортеж остановился.
Первым выскочил из «воронка» сержант Капустин и, отперев дверь изолятора, выпустил на свободу Белова. Сразу после этого таксист Трофимов открыл заднюю дверь такси, выпуская невесту.
— Браслеты сняли бы, — сквозь зубы процедил Белов.
— Нет-нет, — ответил Калачев. — Имеем опыт, вы простите.
— Вы не галантны, — заметил Белов. — Признания будут, а уж раскаяние — извините- подвиньтесь.
— Что ж? — Калачев пожал плечами. — Я думаю, мы обойдемся одними признаниями.
— Смотри-смотри! — оживилась толпа посетителей Лавры. — Во нынче-то женихов как к венцу-то привозят!
Богослужение шло торжественно и степенно — как по маслу.
Оперативники — Капустин и его напарник — стояли с лентами через плечо: «свидетель жениха», «свидетель невесты»… Старший инспектор Калачев накинул на себя ленту с надписью «посаженый отец», ну а водитель «воронка» взял себе ленту «шафер», объяснив свой выбор так:
— Ну, «шафер» и «шофер» почти одно и то же.
Таксист Трофимов, закупивший все это великолепие, не устоял перед соблазном надеть на себя все остальные ленты, и, таким образом, он выступал сразу как «дружка», «тамада», «распорядитель» и даже как «посаженая мать».
«В российской жизни так мало, в сущности, искрящегося, пестрого веселья, почти не осталось, нет карнавалов, и Масленицы нет как таковой. Пасха? Нет-нет! Нет больше настоящих праздников», — подумал Калачев и, вздохнув, поправил на себе ленту.
Легкая заминка, впрочем, наступила при выполнении обряда обручения — непосредственно. Однако все обошлось, так как наручники вполне позволили жениху, поддерживая одной рукой руку невесты, другой рукой надеть кольцо.
Ну и, пожалуй, поцелуй гляделся отчасти странно: Белову пришлось, подняв сцепленные руки, опустить их на невесту — как бы заключив ее в своеобразный обруч — кольцо своих скованных рук.
— «Ненадежнее было бы рук твоих кольцо…» — прошептала Лена на ухо Белову.
— «Покороче дорога бы, может, мне легла», — так же тихо ответил Белов.
— К церкви жених и невеста подъезжают в разных экипажах, а уж из храма, муж и жена, в одном! — изрек таксист Трофимов.
Прапорщик Капустин предусмотрительно распахнул дверь «воронка» перед молодыми.
— Ах, прекрасно! — восторженно закрякали дамы в толпе. — Высший стиль! Придумать же такое! Невероятно!
— Позеленею щас от зависти! — одна из дам обернулась к своему мужу, стоявшему с бутылкой пива в одной руке и видеокамерой в другой. — Ты смотри, смотри, пень, учись, как люди живут!
— Да, — согласился муж и отхлебнул пивка вволю. — Богатые тоже плачут.
Усевшись поудобней на скамейку в «воронке», Белов двумя руками принял из рук Лены откупоренную бутылку с пенистым шампанским. Отпив, он сквозь решетку обратился к Калачеву:
— Смешно это на вас гляделось: «посаженый отец». «Сажающий отец» — было бы более кстати. А посаженым отцом буду я. Вот сейчас посадите. Осталось еще, правда, отцом только стать.
— Да. Свое-то вы теперь получили, — ответил Калачев, — как бы мне теперь в лужу с этим спектаклем в Москве-то не сесть. А то выйдет сон в руку: «посаженный в лужу отец всем
