Стоять, стучать зубами.
Провал в мозгах. Но есть и мысль. Мысль о том, как там, в самом низу, немеют пальцы ног. Да нет, какие пальцы! Нет уже и ног! Деревяшки. Боли нет. Пропала чувствительность.
— Эй! Откройте!…Я расскажу все! Я во всем сознаюсь!
— Во всем, кричит, сознаюсь, — доложил капитан Власову.
— Ну, вот и все! — Власов потер руки: в его кабинете с утра было довольно прохладно.
— Очень вовремя вы, Владислав Львович, от Калачева избавились, — ну, этак, вежливенько, под жопу: кыш его…
— Не «кыш его», а он сам себя, лично, подставил, — едва заметно улыбнулся Власов.
— Владислав Львович, что же вы так-то… — расплылся, улыбаясь, капитан. — Не скромничайте, не к лицу вам! Вы умеете, уж не спорьте! Всегда: блистательный финал вы в полном одиночестве встречаете. И как у вас эти выходит: лишненьких — «того» — вы б научили, право!
— Такому не научишь. Это — дар.
— Ваша взяла, — кивнул Белов, упав почти на табуретку напротив Власова. — Я… Я убил Тренихина!
— Давно бы так… Мотивы? Белов пожал плечами:
— Мотивы вам известны еще лучше, чем мне: тайная зависть, явная корысть.
— Вы его… постойте! — угадаю… Вы его зарезали?
— Да. Я его ножом ударил. В спину.
— Хорошо! — Власов потер руки от удовольствия. — Он умер сразу? Вы не помните? Один раз вы его саданули или несколько раз?
— О нет, увы! Без опыта тут, понимаете… Я до этого случая никого не убивал, практика убогая. С одного раза у меня, признаться, не получилось. Такая вот досада.
— Да что ж — разве я не понимаю? Это очень понятно чисто по-человечески: сначала ударил раз, а потом добил.
— Ну. Верно. Раз десять я его еще ударил. Все не по» падал, ошибался, промахивался.
— Работа над ошибками, все предельно ясно.
— И только после уж… Потом.
— Он отошел?
— Да. После того, как я ему горло перерезал. Вот тут-то он — туту! Захрипел так страшно, засипел…
— Прекрасненько! Тогда-то вы рубашку и забрызгали?
— Нет. Рубашку я испачкал лишь потом, когда тащил его.
— Куда вы труп-то дели? Небось, конечно, в речку сбросили, а? — Власов подмигнул.
— В мешке?
— Ага! — Власов опять хитро подмигнул. — Ночью?
— Буль?
— Буль. И то ли поплыл, а то ли утонул.
— Нет. — Белов едва заметно горько улыбнулся. — Я закопал его в землю, зарыл. В лесу.
— Но только место вот забыли: были взволнованы, плохо соображали, так?
— Нет, не так. Место я запомнил отлично. Под Сергиевым Посадом. Двенадцать километров вбок. Возле Мишутино-2. Там справа от шоссе непроходимая чащоба. Так вот в этой чащобе…
— И сможете найти это самое место?
— Конечно. Ради вас найду без труда.
— Прекрасно!
Внезапно Власов осекся и задумался.
— Не понимаю, какую еще игру вы затеяли, Белов?
— Игру в чистосердечное признание.
— С предоставлением трупа? Ничего себе — игра!
— Русская рулетка называется.
— Русская рулетка? Разве есть такая игра? Я думал, что это название водки.
— Верно! Но водку назвали как раз в честь игры.
— А в чем же ее суть?
— Очень простая суть. Берешь пистолет, заряжаешь его…
— Так?
— И стреляешь себе в висок.
— Все?
— Все!
— Какая же это игра? Это самоубийство называется.
— Нет. Самоубийство — это когда хочешь умереть. А когда играешь в русскую рулетку, стремишься выжить, одолеть.
— Что одолеть?
— Неблагоприятные обстоятельства.
— Вот что, дорогой мой! Давайте мы ко всей этой философии вернемся в другой раз. А сейчас поедем на место, к Сергиеву Посаду. Лопату нужно взять с собою, так я понимаю?
— Лучше две лопаты. Я Тренихина зарыл очень глубоко.
— Да? — Власов чуть подумал и, кинув быстрый взгляд на Белова, решил:
— Нет, хватит и одной!
Шофер, в звании сержант, остался при РАФике, а в лес они пошли вшестером: судмедэксперт, рядовой с лопатой и носилками на плече, фотограф, Власов и Белов с конвоирующим офицером — лейтенантом.
Правая рука Белова была сцеплена наручниками с левой рукой конвоирующего лейтенанта: Власов действовал четко по инструкции.
— Ну, где же оно, это ваше место? — спросил Власов Белова. — Уж полчаса почти идем.
— Так я вам говорил: два километра с лишком. Да мы уже почти пришли. Вон там, за елками, поляна — видите? Так вот на ней это место и есть.
Свернули на поляну. На ее краю была изрытая, ископанная площадка, почти квадрат: десять на десять метров. Площадка была ископана так, будто здесь что-то искали в земле у поверхности: ямки, ямки, между ними холмики.
Процессия остановилась, не доходя двух метров до вскопанной площадки.
— И что — и тут?
— Ну, — кивнул Белов.
— Сфотографируй! — приказал Власов фотографу. — А что так перекопано, как будто что-то искали?
— Вот для того-то именно я и перекопал. Уж если здесь чего искали, то уж нашли, наверно. Второй раз рыть не будешь.
— То есть для маскировки?
— Ну.
— Как будто червяков копали для рыбалки. Хотя нет — здесь песок да глина. Какие ж тут червяки! А что ты просто, дерном-то, могилу не заложил? Поленился? Я на твоем месте бы укрыл бы все дерном.
— Ну да, — кивнул Белов. — А дерн откуда ты возьмешь? Только здесь же, рядом. Пройдет лесник — ага! Вот кто-то дерн срезал… А-а-а! А вот здесь срезанный дерн клали. С чего бы? Что тут прикрывали?
— А ты неглуп. — Власов окончательно уже перешел на «ты» с Беловым, хотя на брудершафт они, конечно, за прошедшие сутки выпить не успели. — Ты это сам придумал все — вот так вот — перерыть- перекопать?
— Сам.
