рыболова? В Колю?
…Олена, на которую в пылу боя никто не обращал ни малейшего внимания, бросилась из камышей на берег, в лес.
Через минуту она, утирая с лица пот и слезы, всыпала себе в рот горсть еще зеленых ягод ландыша и приложила срезанную трубку дудника к своим губам…
Рука Олены тряслась, кончик трубки дудника дрожал.
Нет! Так не годится!
Олена вынула трубку изо рта, сильно выдохнула носом воздух, глубоко и медленно вдохнула вновь, покачивая головой, сбивая лихорадку спешки. Теперь ее глаза стали спокойными, а руки перестали дрожать.
Ордынец выбрал: в Аверьянова! Но не промазать бы!
Зажмурив левый глаз, он выпучил правый, старательно прицеливаясь… В кустах рядом с ним раздался резкий хлопок, и татарин взвыл от боли, выронив лук.
Схватившись за правый глаз, он резко склонился к луке седла… Но вдруг страх прошил его: где враг?! Левый, здоровый глаз его тут же открылся. Всадник повернул голову в сторону Аверьянова…
И тут в кустах рядом с ним раздался второй хлопок.
— Ну ты даешь, девица! — Аверьянов обнял Олену за плечи. — Робин Гуд!
Держа Олену в объятьях, Коля увидел в глубине леса шестого татарина — в возрасте, с хитрым, жестоким лицом, в богатой красной шапке с опушкой из рыжей лисы… Выражение лица злое, мстительное. Видно, дождавшись конца боя, развязки, татарин медленно повернул лошадь и сначала тихо отъехал шагом, а затем, все убыстряя бег коня, сорвался вскачь. Поскакал за подмогой?
— О чем твои мысли? — спросила Олена, заметив напряженность в Колиных глазах.
— Да так… — уклонился Николай, не желая пугать и без того много пережившую за это утро девушку. — А где подруги-то твои?
— А, поняла, — грустно прошептала Оленушка.
— Да ничего ты не поняла! Вас трое же купалось…
— Убежали они.
Аверьянов пожал плечами:
— Вот дуры-то… Терпеть таких не могу!
— Я тоже! — расцвела Олена.
Не спеша сматывая леску, к ним подошел рыболов.
— Спасибо большое! — Аверьянов протянул рыболову руку. — Коля!
— Игнач, — сухо и равнодушно представился рыболов, отвечая рукопожатием.
— Какое тут поблизости жилье?
— Берестиха.
— Деревня?
— Скорей, село.
— Большое?
— Большое! — встряла Олена. — Да с крепостью!
— Деревянной, конечно, — уточнил Игнач. — А сам-то ты издалека будешь?
— Издалека. Я из ВЧ тысяча пятьсот сорок два на юге Новгородской.
— Такой не знаю.
— Не удивляет. Ну, Новгород-то знаешь?
— Новгород знаю.
— Считай, я из-под Новгорода.
— Добро пожаловать. От вас тут все ждут подмоги, хотя крепко и не надеются.
— Там что-то у них не связалось, у наших… Вот, вместо «войска» моего меня самого прислали. Одного.
— Плохо.
— Пришлют еще войско.
— Хорошо.
— Мне бы все же хорошо б в ближайшую комендатуру… — начал было Коля, но его внимание отвлек татарин, проявивший признаки жизни. Первым очнулся тот самый, что похитил Олену. Приоткрыв глаза, он повернулся к Аверьянову и что-то сказал ему по-своему — надменным, начальственным тоном.
Коля ответил — спокойно, без раздражения.
— Ты знаешь по-татарски? — удивилась Олена.
— Половину срочной в Монголии, и лето на сборах — Казань девяносто восемь… Он говорит на искаженной смеси монгольского и татарского… Сказал, что он — сын большого монгольского князя, и если хотя бы один волос упадет с его головы, то с меня с живого сдерут кожу.
Татарин снова выдал витиеватую фразу и, переведя дух, вдруг затараторил без остановки.
Не дожидаясь конца этой речи, Аверьянов резко дернул татарина за шкирку и поставил перед собой на ноги.
— Ты можешь хранить молчание… — обратился он по-русски к ордынцу.
Тот, ничего не понимая, захлопал глазами.
Коля выпустил из руки воротник халата и, взявшись всей ладонью за патлы на затылке, повернул ордынца лицом к ближайшей березе и с силой ударил княжеского сына лицом о ствол.
— …Потому что каждое произнесенное тобой слово может быть использовано против тебя…
— Он ничего не понял, — заметил Игнач.
— Он понял. — Выпустив отключившегося княжеского отпрыска, Коля повторил: — Осознал.
— Давай их всех убьем, — предложил простодушно Игнач. — Не надо будет вообще ничего объяснять.
— Нет-нет! — возразил Аверьянов. — Мы их посадим.
— В острог? Поруб? — уточнил Игнач. — Всего-то?
— Ты не скажи. У нас в тюрягу загреметь, ты что! Убить их сразу — это им подарок!
— Я тоже слышал, — кивнул Игнач, разразившись сухим кашлем. — Остроги в Новгороде — хуже ада.
— Ты этот кашель не в остроге заработал? — вопросительно хмыкнул Коля.
— Вчера перекупался.
— Сейчас, подожди… — Аверьянов открыл контейнер и через минуту вернулся с бутылкой «Smirnoff» и пластиковым стаканом. — На, прими полстаканчика, сосуды расширит, кашель отпустит…
Игнач недоверчиво принял странный, невесомый, вырезанный из чего-то неведомого стакан, чуть не смял его своей лапищей и, благодарно кивнув Николаю, залпом осушил.
Последовавшая реакция заставила Аверьянова вздрогнуть: Игнача перекосила судорога, затрясло крупной дрожью, бросило оземь наотмашь, кинуло в крупнозернистый пот. Хрипя, он вдруг завязался узлом, сильно выпучив за габариты лица затуманившиеся линзами слез глаза, развязался, вскочил, как подброшенный, хватаясь за воздух, за землю и горло одновременно всеми руками, которых, как показалось, стало у него теперь гораздо больше двух, зажмурился, затих и, под конец уже, все же пересилив агонию, вернулся к жизни, истово крестясь…
— Вот так медовуха… Смерть! — едва смог он выдохнуть из себя, приходя постепенно в сознание и нормальный вид.
— Сейчас закусить найду! — Коля бросился к контейнеру… — Кто ж мог подумать-то?! Напиток-то детсадовский! И порция — для грудных детей!
Спеша, он быстро начал распаковывать ящики в окрестности «запасного парашюта»… Именно там, по традиции его взвода, паковалась основная часть выпивки и закуска… Закуска не находилась! Под руку попадались какие-то совершенно ненужные ящики: с патронами от крупнокалиберного пулемета, ручные гранаты, снаряженные рожки к пистолету-пулемету «Кедр», шашки для постановки дымовой завесы, сигнальные ракеты всех цветов, противопехотные мины…
