— Все понятно.
— Ты отпевать-то умеешь иль нет?
— Нет, мужики, не умею. Я, по-вашему, как бы дружинник. Молиться — не мой хлеб. В полку на это священник есть.
— Что ж делать-то? — запричитали женщины. — Не примут их ведь в Царствие Небесное!
— Не посадит Христос-Бог их ошую-одесную…
— Горе какое, горе…
— Что делать? — задумался Коля. — Вот что сделайте. Вы экспресс-молитвы знаете? Прямой доставки? Литерной? Ну, по вертушке, так сказать?
— Не знаем, Николай!
— И ничего не понимаем, что ты говоришь!
— Это просто. Я объясню. Священник нужен для чего? Он молиться умеет!
— Да, да!
— Это верно.
— Его речи до Бога особо доходчивы…
— Так!
— Это правильно.
— Он тоже это всегда говорил.
— Иными словами, священнослужитель выполняет роль посредника: у вас пожеланья и раскаяния берет и Богу в уши вставляет! Так ведь?
— Конечно, так!
— Он — оператор связи. Предоставляет услуги передачи надежд ваших, чаяний, сожалений от вас — туда, на Небо, к Богу. А оттуда решения — обратно, на грешную землю: отпустить грехи, например. Или наложить епитимью, допустим…
— Чего наложить? — удивился мужик — предводитель делегации.
— Да что угодно. Что Бог пошлет. Не в этом дело. А дело в том, что вы можете все это сделать — и передать, и получить — сами. Без священника, без дьяка. Но нужно обращаться к Богу только в церкви, — обязательно: душу-сердце настроить и говорить своими словами то, что хочешь Богу сказать. Если искренне говоришь, крепко веришь, — молитва дойдет обязательно. Причем часто доходит, даже когда ты не в церкви. Главное тут только: не надо, нельзя кривить душой. Бог — не фраер, он все видит.
— Верно!
— А «фраер» — это кто?
— Лох. Легкомысленный, глупый и обычно спесивый, жадный человек. Который ничего не замечает и никого не жалеет.
— И ты говоришь, молитвы до Бога дойдут?
— Обязательно! Если от сердца, от души. И вот еще что: вы должны постараться убедить Бога принять души усопших в Царствие Небесное, заверить его, что они окажутся ценным приобретением, что им самое место именно в райских кущах. Об геенне огненной и думать чтоб он забыл. Своих надо представить перед лицом Всевышнего с самой выигрышной стороны. Сделайте, пожалуйста, все от вас зависящее для погибших. Они воевали и пали за нас! Ведь что ни говори, безгрешных, конечно, нет, но они-то своей смертью геройской все искупили. Пусть теперь будут в раю. А земля их телам пусть будет пухом!
— Пухом? — насторожилась одна из женщин. — Ах, пухом! Я поняла. Такая молитва. Хорошие слова какие! Первый раз слышу.
— Светлая память!
— Мы поняли, Коля. Спасибо тебе еще раз.
На рассвете Афанасич тронул Колю за рукав:
— Пойдем-ка…
Они вышли на воздух, прошли в княжеские «хоромы», в горницу.
— Ты, Николай, теперь главный у нас… Должен знать. Секрет есть. Из этой горницы, с подполу, есть подземный ход… Его сто лет как прокопали, поди… Из наших никто не знает о нем. Я знаю, князь, Драгомир знал, да в Новгород утек… Теперь, вместо него, знаешь ты.
— Куда ведет ход?
— Дале-о-око! Аж вон за речку!
— Не может быть!
— Я сам ходил. Глубокий ход, широкий. Под рекой! Под реку ныряет! Предки труженики были! Случись, — имей в виду: всех людей выведем, спасем. Если Бог даст.
— Спасибо!
— Не за что…
Они покинули горницу, так и не узнав, что на княжеском ложе нежился Жбан. Жбану хотелось хотя бы раз в жизни поспать по-княжески. И Жбан все слышал.
Вид на Берестиху от леса, с лесной опушки, открывается замечательный. Стой да любуйся. Но темнику Чунгулаю, приведшему сюда свою орду, было не с руки любоваться природой. Перед ним стояли батыри-разведчики, посланные вчера в этот край. У всех у них не действовали правые руки. У одного, поджигателя, плетью висели обе руки….
— Раны серьезны? — спросил Чунгулай Бушера, вполголоса.
— Очень, — так же тихо ответил Бушер. — Разбиты суставы и кости. Я два часа вынимал у них осколки костей из ран. Напоил их целебным снадобьем. Им уже легче.
— Они выздоровеют, Бушер? Рука отсохнет?
— Нет. Рука просто не будет служить им. А у этого обе руки… Почему он лишил его двух рук? Хочешь, я спрошу про это звезды?
— Похоже, я знаю ответ и без твоего колдовства, — задумчиво кивнул Чунгулай. — Я помню этого воина. Этот смелый батыр — левша. Тот, кто стрелял в него, сначала ошибся и перебил ему правую руку. Потом тот, кто стрелял, заметил свою оплошность, он понял, что перед ним левша, и отбил ему левую руку тоже.
— Именно так, повелитель! Ты прозорлив!
— Бушер, не увидел ли ты в ранах осколков наконечников стрел, наносящих такие увечья?
— Нет, повелитель!
— Их ранили не стрелы… — встрял в разговор Шаим, правая рука и придворный лизоблюд Чунгулая. — Старшего разведчика, Балыкчу, — ударило в затылок. То, что ударило, летает вдвое дальше, чем стрела. Я осмотрел затылок Балыкчи — дырочка. А лица у Балыкчи нет вообще. То, что его ударило в затылок, сорвало ему лицо, покидая голову.
— Твои воины все осмотрели вокруг его тела?
— Все! — ответил Шаим. — Но никакой стрелы не нашли. — Шаим запнулся на секунду. — Ничего не нашли, повелитель! Совсем ничего!
— Чем вас ранили? — спросил разведчиков Чунгулай.
— Громом!
— Там в крепости есть колдун…
— У него в руке гром. Он поражает невидимо.
— Ты знаешь такое колдовство, Бушер? — повернулся Чунгулай к мудрецу. — Что говорят о нем твои древние персидские свитки?
— Ничего, повелитель. Возможно, я заблуждаюсь по старости… Но персам неизвестно это колдовство!
— Поэтому царство персов нам покорилось…
— Именно поэтому, повелитель… — склонил свою голову Бушер.
— Повелитель! Есть еще один воин, который может пролить свет на происходящее. Он только что вышел на нас, он блуждал в лесу две ночи и день…
