Шило толкнул Жбана под локоть:
— Пойдем, мой друг, погуляем…
— Внутри Берестихи, что ль? По кругу? Вдоль стен гулять предлагаешь?
— Да нет, зачем же! Пойдем на волю, ночь-то хороша! Соловьи поют…
— Неделю назад пели… Теперь только кукушка.
— Пойдем дятла послушаем… Дятел стучит, со стороны Новгорода.
— Ночью?
— А то! Самый дятел как раз. Ночной! …Пошли.
— Не возьму в толк, что ты предлагаешь-то?
— Татар предлагаю проведать. Самое время, мне кажется… Напуганы они, Жбан, сверх меры всякой. А нам с тобой грех такой случай упустить. Пощиплем, глядишь, кого побогаче… А то и просто так — зарежем: все ведь польза. Я так считаю: ордынца зарезал — тут же семь грехов спишется.
— Почему семь? — удивился Жбан.
— Число счастливое. «Почему» да «отчего»… Ты чего-то чем больше на общество трудишься, тем тупее становишься, — не замечал?
— Нет.
— А со стороны заметно. Скажи-ка: нож у тебя с собой?
— С собой! А как ты выйдешь-то — из Берестихи-то? Все ж заперто! Дозор на стенах…
— Знаю способ… — загадочно улыбнулся Шило. — Пойдем-ка в княжью горницу заглянем… Нож с собой, ты сказал? И у меня с собой…
— Зачем ножи у князя в горнице?
— Сейчас поймешь… — кивнул Шило.
— Остальные, у кого еще есть силы и кто свободен, не нужен Глухарю, может помогать женщинам, — продолжал свою речь Аверьянов. — Я тут подумал, что пора устроить в Берестихе цирк, — вы ведь не знаете, что такое цирк? Завтра посмотрите. Новый номер: «парад-алле с луками под арбалетным боем». Ну, чтобы никому скучно не было… Ни нам, ни им. Для проведения этого уникального номера, — только у нас, в Берестихе, и только один раз! — нужна огромная сеть. У вас есть рыболовные сети. И у меня есть сети, маскировочные. Нужно их сшить вместе. Чтобы была одна сетка — длинная и широкая. Поэтому — призыв: мужчины, добровольцы, помогите женщинам!
— Ох уж, они тебе помогут-то — мужики! — понесся негодующий говор среди женской части собрания.
— Одна морока!
— Все только запутают!
— Мы с девками сами управимся.
— Нам только Олену в бригаду дай, — вот у кого руки-то золотые!
— А где Олена-то?
Олена сидела у себя в горнице и прихорашивалась перед маленьким зеркальцем, доставшимся ей в подарок от Аверьянова, как, впрочем, и всем берестихинским «невестам». Олена пыталась пристроить к волосам белую кисточку черемухи: то так пристроит, то этак… Неожиданно она увидела отражение деда — Афанасича, бесшумно возникшего за ее спиной:
— Для кого пригожишься, красна девица?
— Да просто так, дедушка.
— М-м-м… — горько качнул головою Афанасич. — У него же сын! Где голова-то твоя?
— У кого сын? — побледнела Олена.
— Не знала? Вижу по глазам — не знала… Да он давеча сам сказал. Как Сенька, тринадцать лет, зовут Алешкой…
Олена уронила голову на стол и зарыдала.
— Ну, ну… — Было видно, что Афанасич и сам огорчен донельзя. — Что думать о несбыточном!… Он ведь сказал, что он из будущего… Ему хоть и как Христу, тридцать три, а он, стало быть, тебе в пра-пра- пра-правнуки годится. Верно?
— Неверно!
— Да он же князь, повыше князя! Он — старлей!!! А мы кто рядом с ним? …Коровка, домик… Банька… Пять коз, козел и семь покосов… Мы голытьба!
— Не в этом дело!
— Только в этом!
— Мы тоже княжеских кровей!
— Да что там: покойный Игорь-князь перед походом своим скорбным на половцев кухарку обесчестил, — все наше княжество!
— Но кровь-то — Рюриков!
— При чем тут кровь! Богат он, понимаешь, — он богат!!!
— Да разве же в богатстве дело, дедушка?!
— А как же нет?! Ты знаешь ли, что это значит-то — богатство?! Да у него хозяйство там, — ого! Коров, поди, под два сорока, а то и дюжина дюжин! Конечно же, старлей! А ульев? Сорок ульев! Больше! Да ты управишься с дюжиной дюжин коров?
— Нет, не управлюсь… — рыдая, покачала головой Олена. — С дюжиной дюжин коров… Не управлюсь…
— Ну вот! — удовлетворенно кивнул Афанасич, смахивая тем не менее непрошеную слезу. — Да ты и то учти, — бананы! Если старлей, — куда он без бананов? И всех их чистить надо! Спроворишься? Едва ль! Забу-у-удь…
Перед Чунгулаем стоял небольшой отряд.
— Я посылаю вас к лучезарному Берке, чтобы вы донесли ему, что верный Чунгулай выполнил его волю — деревенька сметена с лица земли…
Посыльные, не удержавшись, удивленно вскинули брови…
— …К тому времени, когда вы будете стоять перед очами лучезарного Берке, ваши слова обретут силу правды… Это сказал я, темник Чунгулай! Или вы смеете мне не верить?!
Посыльные радостно закивали:
— Мы вверяем в твои руки свои головы, повелитель! Как мы можем не верить словам твоим?
— Я хочу также вручить лучезарному Берке вот эти дары, — Чунгулай повернулся, указывая посланникам на увесистый мешочек с золотыми украшениями. — И прибавляю к тому еще вот этот перстень с рубином, стоивший в Персии более тысячи невольников и невольниц! Верно, Бушер?
Бушер смиренно склонил голову, подтверждая.
— Я также шлю в дар лучезарному Берке вот этих прекрасных русских девушек, которых мои славные воины захватили на рассвете по дороге сюда, в лесу, на ягоднике… Я не позволил своим батырам и пальцем тронуть этот дорогой для лучезарного Берке подарок…
— Берке обрадуется, мой повелитель, — поклонился старший гонец.
— Для того-то я и шлю вас, — согласился Чунгулай. — Чтобы обрадовать лучезарного…
Выждав, когда отряд гонцов скрылся из вида, Чунгулай кивнул в сторону кустов. В ту же секунду пред ним предстал могучий батыр, сидящий на дорогом арабском скакуне.
— Ты, Данияр, отвези этот дар Потрясателю Вселенной…
Чунгулай достал из торбы за своим седлом и протянул гонцу информационно-рекламный блок, демонтированный Аверьяновым в контейнере.
— Вот так с ним надо поступить, и он заговорит! — пояснил Чунгулай, нажимая «не надо»…
— Если ваши накопления скромны, — тут же затараторила коробка, — а ваша квартира нуждается в ремонте настолько, что вы уже третий год живете в гараже у родственников, — звоните нам! Наши специалисты за разумные деньги в течение ОДНОГО дня так отделают гараж ваших родственников, что вы
