поляну, усыпанную бесчисленными кострами огней стана Берке. С этой стороны Волк-камень выглядел как отвесный утес, вышедший как бы из леса на поле — неприступнейшей скальной стеной.
У основания утеса было двое татарских часовых. Один стоял метрах в пяти от скалы, другой сидел в небольшом скальном гроте, пещерке, — у крошечного костерка.
Сверху, с обрыва, был виден только один часовой, — стоящий метрах в пяти от скалы… Но Игнач, бывавший тут, трижды повторил ему, что «там их двое»; оснований не доверять его наблюдательности у Аверьянова не было.
Из того факта, что часовых двое, вытекало важнейшее следствие: этого единственного видного с макушки часового нельзя было уложить ни из арбалета, ни из «марголина» с глушителем. Второй, не просматриваемый отсюда часовой поднимет тревогу, увидев гибель товарища.
Следующий пункт, логически вытекавший из предыдущего, состоял в том, что этого стоящего как на ладони часового следовало обезвредить так, чтобы его напарник не успел бы или по какой-то причине не смог бы поставить на уши все стойбище, всю ставку Берке.
Коля достал из рюкзака капроновый фал, веревку, сложенную аккуратной бухточкой. Положив бухту на край обрыва, Коля отмотал от нее конец — метров двадцать. На этот конец Коля укрепил «кошку» — зацеп, отдаленно напоминающий большой рыболовный крючок-тройник. Держа конец с кошкой в левой руке, Коля взял бухту в правую и, глянув сверху вниз на часового, секунды две прицеливался… А затем бросил бухту вниз…
В тот же момент, — пока еще бухта падала, разматываясь на лету, — Коля метнул другой свободный конец, — с кошкой, — вверх и правее себя… Кошка, увлекая за собой фал, пролетела над могучим суком стоящей рядом с Колей сосны и, обернувшись вокруг сука, вернулась Коле в руки. Коля прицепил «кошку» за свой поясной карабин и глянул вниз, выжидая конца полета бухты…
Сидевший в гроте-пещерке второй часовой дожарил наконец кусочек конины… Дуя и предвкушая наслаждение, поднес его ко рту… Да так и замер с открытым ртом… На стоящего в пятнадцати шагах перед ним Онгоя упала сверху веревка, — прямо на шею, — петлей… И в тот же момент Онгой, не успев издать звука, взлетел вверх в небо. Часовой выбежал из грота, не выпуская из рук хорошо прожаренный кусочек конины… То, что увидел он, его потрясло: Онгой с петлей на шее стремительно взлетал вверх, а на другом конце той же веревки, перекинутой там, в вышине, через огромный сук сосны, спускался пятнистый человек с рюкзаком…
Коля, скользя по фалу, вращаясь, осматривал окрестность точки приземления. Он ехал на специальном карабине, прицепленном к поясу, руки его были свободны, он мог управлять спуском, действовать… Он сразу заметил появление второго часового, его удивленный взгляд, устремленный на него, на Колю, — вверх…
Современный портативный арбалет с лазерным прицелом издал короткий резкий шорох. Хорошо прожаренный кусок конины упал на камни, составлявшие основу утеса Волк-камень…
Приземлившись, Коля с силой натянул веревку и закрепил кошку, засунув ее под основание здорового валуна, лежащего недалеко от костра. Фал, уходящий в вышину, натянулся как струна.
— Теперь не вредно и перекусить…
Подняв кусок хорошо прожаренной конины, Коля обдул его, — быстро поднятое не считается упавшим. Откусил… Взгляд его устремился вверх, туда, откуда он только что спустился… Там, в вышине, на высоте пятнадцатиэтажного дома, висел повешенный Онгой…
— Не так… — сказал сам себе Коля, жуя. — Веревка может понадобиться…
Не прекращая жевать, Коля нагнулся к валуну и, щелкнув по рычажку захвата, отцепил кошку от фала… Освободившийся пустой конец фала стремительно взвился вверх, — Коля едва успел увернуться…
Онгой, лишенный противовеса, стремительно полетел с петлей на шее вниз…
— И кошка может пригодиться, — сказал Коля, пряча кошку в рюкзак…
За его спиной сочно шмякнуло, — это прибыл на землю Онгой.
— Созрел — упал, — констатировал Коля, не оборачиваясь.
Смотанный в аккуратную бухту фал Коля убрал в рюкзак. На нем был уже татарский халат и татарская шапка…
— Перекусили, приоделись, — вперед!..
Возле рощицы, охватывающей стойбище, на самом краю ее, прохаживалось трое часовых, — метрах в десяти друг от друга… Рощица за их спинами была хиленькая, метров двадцать в поперечнике, — сквозь нее прекрасно были видны костры Орды. Часовые неспешно прохаживались, глядя во все стороны, — с этого края к Орде не подойти.
Трое — это было не здорово: нет никакой гарантии, что на таком расстоянии из арбалета или из спортивного удобного «марголина» положишь мгновенно и замертво. Иное дело — десантный нож, собственные руки… Но их было трое. Одновременно положить троих одним ножом и двумя руками?
По-пластунски, выжидая, а затем используя каждый миг стопроцентно, Коля приближался к часовым, вжимаясь в каждую складку местности, переползая от одного полынного куста к другому. Кусты, полуобглоданные татарскими лошадями, могли сыграть и обратную роль: глаз часового, привыкший к форме куста, мог заметить легкое изменение у его основания. Куст мог, вместо того чтобы скрыть, напротив — подчеркнуть и выделить.
Кусты на равнине в лунном свете — это всегда двояко, всегда риск.
Дождавшись момента, когда перед ним остались только двое часовых, — третий отошел далеко, метров на двести за дальний заворот рощицы, — Коля, не вставая, кинул камушек в рощу — точно между двумя оставшимися часовыми… Те сразу среагировали на звук, повернувшись спиной к Коле, а к роще лицом.
Вскочив, Коля метнул десантный нож в левого и тут же, пока нож еще летел, бросился на правого часового с голыми руками… В прыжке Коля схватил часового двумя руками за голову, одной обхватив часового плотно за лоб, другой сильно и резко дернул за подбородок, — выворачивая шею в сторону и слегка вверх. Вдвоем так, в обнимку, Коля и часовой влетели в кусты рощи. Коротко хрустнула свернутая шея…
Через секунду Коля уже втянул в кусты и первого, с ножом под левой лопаткой…
«Нож мне еще пригодится…» — подумал Коля, вытирая лезвие о полы халата убитого татарина.
Третий часовой, выйдя из-за рощицы, был удивлен, — его напарники вдруг исчезли…
— Алтын… — тихо позвал он. — Ишлимбай!
В ответ из кустов, — буквально рядом с ним, — донеслось натужное кряхтенье…
Часовой, сделав десять шагов в сторону звука, увидел, как ему показалось, Алтына, сидящего на корточках к нему спиной и кряхтящего…
— Нам до утра здесь стоять! Что делаешь? Надо дальше отходить! — возмущенно сказал часовой. — Что молчишь? — часовой, апеллируя, видимо, к третьему караульному, громко сказал: — Ишлимбай! Алтын, сволочь, как хан тут уселся… Скажи ты ему…
Внезапно «сволочь Алтын» распрямился пружиной, в повороте… Нога его взлетела выше головы, ударив недовольного часового в висок…
— Кто-то уселся, — сказал Аверьянов, — а кто-то и лег…
Хилая рощица, отделявшая Аверьянова от моря костров стойбища, скрывала в себе уютный, быстрый ручей. О его существовании Аверьянова предупреждал Игнач, но Коля и сам бы догадался, конечно, об этом: рощица тянулась довольно узкой полоской лиственных деревьев вперемешку с ивовыми кустами, петляя хитрой лентой по низине…
