косынки… Прижал к себе, тискает… Девочку!
— Он — ножом… — Расул внезапно покраснел, как помидор, и заволновался так, словно это его обвинили в склонности к педофилии. — Он ей угрожает…
— Ха-ха! — холодно отреагировал Рунольв. — Басни он пускай на небе травит. Да ты сам-то глянь — ну, точь-в-точь в колледже учитель физкультуры в женской раздевалке… Щупаков раздает. Козел в капусте…
Услышав по мобильной связи разговор в кабине пилотов, Аббас испуганно оттолкнул от себя девчушку и начал совершать омовения, что-то бормоча.
— Видишь, ладони свои нюхает, хочет запах детский на всю жизнь запомнить…
Аббас осекся и с ужасом вперился в камеру видеонаблюдения. Он был смят, унижен, уничтожен. Кабина пилотов ответила ему дружным хохотом.
— Я и сидеть на свинье не могу! — встал с кресла командира корабля Расул.
— Да я тебя сюда и не сажал! — удивился Рунольв. — Ты сам приперся, сел.
— Потише, парни, — заглянула в кабину Асни. — Разгорячились. Завелись.
— Пойди-ка ты, верблюжатник, разомнись, потискай тоже кого-нибудь там, — посоветовал штурман-радист террористу. — А мы тут и сами, глядишь, разобьемся. В этом нам помогать не надо.
— Херни мы и сами наделаем, — кивнул Рунольв.
В кабине пилотов летевшего за ними с отставанием на двадцать минут самолета авиакомпании «United Airlines of Averyanca», следовавшего рейсом № 175 по тому же маршруту Бостон — Лос-Анджелес и захваченного точно так же — двумя террористами, — разговор шел спокойный, степенный.
— И что ж, с самого детства тебя растили фанатиком? — домогался Викар, командир лайнера.
— С самого детства, так, — кивнул в ответ террорист Абдульхак, занявший его место и ведущий самолет.
— Н-да… — задумчиво протянул Викар, наблюдая на мониторе, как в пассажирском салоне зконом- класса второй захватчик, Махмуд, тискает у себя на коленях грудастую белокурую старшеклассницу, держа в зубах, чтобы были свободны руки, канцелярский нож для резки картона.
Бойфренд девушки, согнанный террористом с соседнего сиденья, слонялся хмырем неприкаянным по проходу салона и, время от времени трогая пальцами прыщи на лбу, уныло бормотал:
— Возмутительно… Нет, это просто возмутительно…
— Не зверей, — советовали ему пассажиры. — Держи в руках себя.
Ближайшее к проходу кресло в ряду террориста было занято массивной блондинкой лет сорока пяти, смотревшей прямо перед собой и ничего, казалось, не замечавшей. Тем не менее каждые полминуты блондинка бросала короткий и яркий, как фотовспышка, взгляд на террориста со старшеклассницей и тут же отворачивалась от них, покрываясь на глазах пунцовыми пятнами. Секунд через двадцать пятна на ее лице растворялись, и все повторялось вновь — испепеляющий взгляд, поворот головы в исходную позицию, пунцовые пятна и выражение гордой неприступности и целомудрия в глазах.
— Свиных отбивных тебе, стало быть, даже в детстве не давали… — вздохнул Викар.
— О чем говоришь?! Какой разговор может быть? Свинью увидеть — грех, вот что скажу.
— И что же ты, свиньи никогда не видел, что ли?
— В пятнадцать лет увидал. В первый раз. В бинокль.
— А на что смотрел в бинокль-то? Когда свиней увидел? — насмешливо спросил Хроальд, второй пилот.
— Смотрел? — удивился вопросу Абдульхак. — Да на свиней.
Пилоты, бортинженер и штурман-радист покатились со смеху.
— Что тут смешного? Мальчишка был. Интересно мне было. Свинья — какая она?
— Да мы смеемся, думали, ты за голыми девками в бинокль подглядывал!
Не проронив ни звука, Абдульхак покраснел и сжался в комок, вцепившись с тройной силой в штурвал.
— Какие у них девки, у тушканчиков у этих нефтяных! — улыбнулась бортпроводница Уна, внося всем кофе. — Они и детей-то небось в темноте делают, с глазами завязанными, да, Абдульхак?
— Нет, — отрезал Абдульхак.
— А как, как вы детей делаете? — не унималась Уна.
— Так же, как и вы!
— Надравшись виски? — удивилась Уна.
— Нет! — ответил Абдульхак вызывающе резко.
— Хватит, Уна! — одернул стюардессу Викар. — Разошлась. У них алкоголь запрещен.
— Что ж он, ни разу не надирался?
— Нет! — рявкнул Абдульхак.
— И что, ничего алкогольного ни разу в жизни не пробовал?!
— Нет!!! — заорал Абдульхак, едва не впадая в истерику.
— Ну, нет так нет, — успокоил его Викар. — Мне тоже жена сразу после свадьбы запретила начисто. Я уже двадцать три года пью только молоко.
Члены экипажа, находящиеся в кабине, заулыбались.
— Да, молоко! Жена молоко разрешает мне пить, вот его я и пью, — сварливо повторил Викар, подмигивая остальным. — Молоко козы Гейдрун, закусывая вепрем Сэримниром…
— Смотри, смотри! — Хроальд, второй пилот, вдруг ткнул пальцем в небо правее их курса. — Вон, вон! Рейс номер одиннадцать, перед нами в Бостон улетел, его тоже захватили, видишь?
— Куда это он?!
— Назад в Бостон пошел, похоже…
— У ных… ресла… самлет… з-з-з свиной… ожи, — невнятно пояснил Махмуд, прислушиваясь к радиосообщению, не выпуская из зубов нож для резки картона и продолжая тискать заложницу обеими руками, свободными благодаря системе «hands free», изобретенной специально для того, чтобы мужчинам- террористам было удобнее и веселее вести переговоры о судьбах заложниц.
— А у нас кресла? — испуганно привстал Абдульхак.
— Велюр.
— А что такое велюр?
— Пластик, — успокоил террориста бортинженер и усмехнулся. — У нас другая авиакомпания. В нашей «United Airlines of Averyanca» пургу в ноздри не гонят, а денежки считают. Сиди спокойно. Никакой свинины в креслах нет. Из нефти из твоей любимой делают. Велюр называется. Синтетика.
— Передают, чтобы мы врезались в уцелевшую башню, — сообщил Абдульхак. — Такова воля великого…
— Туманное целеуказание, — заметил Хроальд, второй пилот. — Обе башни, по-моему, уцелели…
— Действительно, — озадаченно почесал репу Абдульхак. — И вот так вот всегда: скажут — ну все понятно, все ясно. А за дело возьмешься — полный туман: куда бежать, в кого стрелять?
— Ну, ты возьми пока к морю, восточнее. Над заливом развернешься, что-то, возможно, сообразишь.
Самолет заходил на цель с юга. Далеко впереди, на севере, уже маячили такие заметные башни-«близнецы», снизу, под стремительно несущийся лайнер, подплывал уже остров Счастливой Высадки с огромной женской статуей Вари — статуей, близкой сердцу любого гражданина США.
Огромная каменная фигура Вари была облачена в длинное платье невесты, подчеркнуто сероватое и пуритански строгое — не в первый раз замуж. Однако торжественность, уникальность Счастливой Встречи подчеркивалась роскошной фирменной укладкой, сделанной в салоне на Кузнецком, недалеко от Лубянки. Роскошь ее прически и чарующий запах дорогого лака для волос были выражены рукой гениального скульптора посредством сияния, как бы исходившего от Вариной головы в виде остроконечных лучей-шипов.
В правой руке статуя Вари держала горящий факел, поднимая его повыше, чтобы викингам было
