точка — «С». Понимаете?
— Нет, — честно признался Николай.
— Попроще. Представьте себе, что вы на роликовых коньках скатываетесь из «А» по асфальтовому склону ровно десять минут. Приехали в «В». Поднялись назад, на подъемнике, и снова скатились. Из той же точки «А» и точно те же десять минут.
— Начинаю понимать. Тут ролик чуть пошел криво, для глаза незаметно, тут я немного отклонился не так…
— И попал в точку «С», которая, впрочем, расположена от точки «В» всего лишь в двадцати пяти сантиметрах. Это совершенный пустяк, если учесть, что по склону вы проехали аж два километра!
— Согласен.
— Но представьте, что вы катились не десять минут, а десять лет…
— От точки «В» точку «С» даже видно не будет!
— Разумеется! За десять лет пути разойдутся. В двух случаях, стартуя из одной точки, из «А», и ничего не делая, ну, или делая одинаковые, как вам кажется, действия, вы окажетесь в совершенно разных будущих временах!
— Никогда не приходило в голову!
— Потому что за вас про это думал ваш штрих-кодер и блоки автоматизированной хрононавигации. Они не давали свободно катиться, а все время подруливали слегка, чтобы попасть точно в «В». Если это понятно, то пара слов о прошлом. В наш настоящий пространственно-временной пункт, в точку «А» текущей действительности, можно попасть из бесконечного множества точек прошлого, того, например, что было ровно десять лет назад. При движении из одной точки прошлого — «D» — вас десять лет слегка сносило вправо, и вы попали сюда, в точку «А». Но может быть, вы были десять лет назад в точке «С» и вас отклоняло влево. Вы тоже попали сюда, в «А». Вывод. Перед нами много вариантов будущего — это понятно практически всем. А вот более неординарный вывод: у нас множество вариантов прошлого. Поэтому об этом и не подозревают историки — когда они изучают историю, они, как правило, сами не знают, что изучают. А изучают они мелкие обломки различных прутиков бесконечно мохнатого веника, говоря образно. Конечно, если речь идет о том, что было всего лишь месяц назад, то все это бесконечное множество точек месячного прошлого лежит компактно, друг с другом рядом… Однако если речь идет о столетнем прошлом… Поняли?
— Почти. — Аверьянов был потрясен. Все было ясно, но в голове пока не укладывалось.
— Я сам, лично, бывал сто раз, наверное, в 1584 году на Руси, в год смерти Ивана Грозного, и каждый раз там все было по-разному… Причем в восьми процентах случаев об Иване Васильевиче Грозном в 1584 на Руси и слыхом-то не слыхали! Не было такого царя! Не было, вот и все!
— Но как это может быть? Если сохранились документы, летописи, воспоминания современников?
— Ага. А Одиссей, царь Итаки, реально существовал, как, по-вашему? Документы-то есть. И про троянского коня красивая история известна всем. Сколько десятилетий спорили: «Слово о полку Игореве» — подлинный документ или мистификация пушкинских времен? — Коптин насмешливо-вопросительно взглянул на Аверьянова.
— Надо осмыслить. Вы меня огорошили, надо признаться.
— А вы, Николай, сами еще столкнетесь с этим не раз, если будете рассказывать о своих похождениях в тринадцатом веке, о Батые. Историки и знатоки вам все лацканы на пиджаке исплюют: «Вранье!», «Русские-народные сказки!», «Там все не так было!» До драки будет доходить. Я сам, когда помоложе был, раз десять дрался в пивных со спецами, с историками. Да без толку! — Коптин с отчаянием махнул рукой. — Им же не докажешь, что существуют разные истории и существуют, реально, на самом деле, неисчислимые множества тринадцатых веков, среди которых был и добрый Батый, и одноглазый, и высокий, и лысый, и… Было не меньше трех историй Руси, в которых Батый и Иван Калита — действительно — одно и то же лицо! Довольно много Батыев были евреями… И очень много было тринадцатых веков на Руси, в которых не было вообще Батыя. И Александра Невского не было. Зато были помидоры, которыми торговали потомки вот этих викингов, что сейчас отсыпаются на Оленьем Холме. Были и псы-рыцари с ручными пистолет-пулеметами… В одном из прошлых параллельных миров недалеко от Пскова сел, терпя крушение, звездолет с системы Сириуса…
— Обалдеть.
— Есть пословица такая: «Россия — страна с непредсказуемым прошлым»… Ее все воспринимают как шутку с политической окраской. А это чистая правда, причем относящаяся не только к России, но и к любой другой стране — в той же степени.
— А значит, штрих-коды…
— Штрих-коды крупнейших событий нашего основного мира, общеизвестной мировой истории, намертво засекретили. И вы, например, уже не сможете попасть назад в милую вашему сердцу Берестиху — без знания точного штрих-кода этой точки хронотоп занесет вас куда угодно, но практически наверняка не туда. Вы попадете в другой тринадцатый век, в другую жизнь, в другие обстоятельства…
— Понятно.
— Ничего вам еще не понятно. Моя беда, моя личная беда состоит в том, что в юности я совершил страшную ошибку, в результате которой искорежил всю свою жизнь и искалечил напарника, сделав его в тридцать лет инвалидом. Эту ошибку я совершил, находясь в точке, впоследствии признанной критической. Ее штрих-код стал «мертвым», засекреченным. Я всю жизнь думал, как вернуться в ту точку и исправить ошибку.
— Надо найти архив, где они хранятся, секретные штрих-коды.
— Я нашел. Они хранятся на сорок седьмом этаже северной башни Всемирного торгового центра. Вон в той, видите?
— В Штатах? — обалдел Аверьянов. — В Нью-Йорке?
— Ну да, — кивнул Коптин, открывая шипящее пепси. — Если хочешь что-нибудь хорошо спрятать, положи на самое видное место…
— Это понятно. Но в Америке!
— Да, так. А вы вспомните, все наши государственные тайны от кого в первую очередь берегутся, скрываются? От собственного населения! Не так ли?
— Ну, предположим, что так.
— Ага! Поэтому это только в первый момент может странным показаться: Нью-Йорк, Америка… А подумать если, так ничего естественнее и быть не может!
— Ага. — Коля замолчал, будучи слегка ошеломленным. — Но если вам известно, что секретный архив на сорок седьмом этаже северной башни, так за чем же дело стало?
— Оно стало за тем, что архив прикрыт специальным защитным полем, генерируемым с геостационарного спутника, с тройным резервированием. Это поле нельзя взломать, распилить, разорвать, сжечь. Оно может быть снято только тремя лицами, имеющими допуск. Я не вхожу в число этих лиц.
— Но, значит, его можно все-таки снять!
— Конечно. На каждый замок существует отмычка. Отмычку сможет создать, например, ЦРУ. Вколотив десятка два миллиарда и задействовав сотню-другую специалистов, они снимут поле, если узнают, где и что там хранится. За ними стоят возможности мощного государства. А я один? Или вдвоем с вами? Нет, жизнь — не голливудский фильм. Отмычки нам не сделать.
— Значит, можно дождаться, добиться или подстроить, когда поле будет снято… И вот тогда, в этот момент…
— Верно говорите, вот это — путь. И этот момент, как мне удалось узнать, наступит сегодня, в десять тридцать, меньше чем через полтора часа. Автоматика снимет поле. Эту информацию я украл в Центре космической связи, у нас, в Медвежьих Озерах. Они снимут поле и перенесут его куда-то в Вашингтон. Они, конечно, в Медвежьих Озерах, не знают, что накрывали этим полем и почему сегодня меняют охраняемую точку. Их дело накрывать, и только.
— А какова причина переноса? Вы-то знаете?
— Знаю. Мне удалось три недели назад скопировать в нашем ГРУ газету из будущего. Завтрашнюю газету, понимаете, Николай Николаевич?
