Халльвард ее не будет против…
Хотя Аверьянов и не понял, что Варя имела в виду и какая связь между выпиской сюда Катиных родственников с Украины и доисторическим супом из праокеа-на, но подпаивать сексуальным стимулятором пьяных было и ему не по душе. Обстановка требовала. А так — ни за что бы.
— Мне тоже не по душе, согласен. Но дело есть дело. И во-вторых, это ваша работа, в конце-то концов… Ты, в общем, лей мужикам одним. А девки разбегутся, если что не свяжется. — Заметив, что Варя все еще не может решиться, Коля нажал: — Давай, Варя, давай! Родина смотрит на нас.
— Родина смотрит, — вздохнул кто-то за спиной. — Но едва ли видит…
Знакомый голос… Но чей?!
Голос явно имел реальный источник, а не просто порождался биотоками, индуцируемыми полями лингвистических маяков.
Аверьянов стремительно повернулся.
За спиной стоял одетый в теплый фирменный спортивный костюм седой мужчина. Аверьянов цыкнул зубом: достали все ж таки…
— А это кто? — спросила Варя.
— Это Коптин, — сообщил Аверьянов. — Начальник Управления разведтелепортации. По мою душу, видимо…
Коптин молча кивнул, подтверждая, и, повернувшись к Варе, сказал:
— Вы поступайте по своему усмотрению, Варя. Бульоном напоить недолго, да ведь как раз из-за женщин самые жестокие дела и делаются… Впрочем, если что случится плохое, не дай бог, тут есть кому вам помочь. А мы с Николаем Николаевичем покинем вас до завтра.
— Простите, ребята, — поклонился Николай викингам, с которыми пировал. — Служба!
Торхадд Мельдун, сын Вулкана, убедившись в том, что Олений Холм остался далеко за кормой, а погони нет и не предвидится, закрепил руль, слегка переставил парус, перевязал ослабевшие с левого борта ванты и только потом уж сел изучать содержимое корзины с провизией, оставленной ему Бардом.
Ассортимент, количество, качество содержимого корзины удовлетворили его.
На одной такой корзине можно было бы продержаться не менее месяца.
Однако в этом не было никакой необходимости, — даже в отсутствие дара богов он дотянул бы до родного фьорда!
Не говоря уж о золотых эйрирах, обнаруженных им в щелях палубы-днища, внутри сарая, возле постели Сигурда, — достаточно только слегка ослабить шпангоутные стяжки палубы — и золото можно будет достать! На это золото в землях Тральвир, по пути, можно купить два амбара провизии… Но он едва ли станет заходить туда. Золото ему пригодится и дома.
Торхадд хорошо понимал язык древних рун, а так как он еще находился в зоне покрытия лингвистических маяков, то мог без труда читать и надписи на этикетках — образование, в отличие от золота, универсальная ценность в мирах, населенных разумными существами.
Он придвинул поближе все то, что надлежало хранить в сухом и прохладном месте. Такие продукты следовало съесть в первую очередь. Сухое место на борту он мог гарантированно обеспечить только до выхода на траверс мыса Синий Сварт.
Все, что следовало «хранить при температуре не выше…», Торхадд отложил на потом. Это подождет: в Северной Атлантике всегда не выше…
А вот какой-то напиток. «Мартини Бьянко»… добавить льда?
Торхадд отложил «Мартини Бьянко», подумав, что после Синего Сварта скорее всего, а уж после Черного Сварта — точно, в океане появятся величественные огромные айсберги — плавающие ледяные горы, — вот тут-то он и добавит льда в это самое «Мартини Бьянко»…
«Горiлка. Зроблене й розлито на Киiвському лiкерогорiлчаному заводi», — прочел старый шкипер очередную надпись и улыбнулся. Он знал, что это такое.
«С нее и начнем!» — решил он, откупоривая.
За будущее пить, как известно, нельзя.
Торхадд выпил за прошлое, за удачное прошлое, позволившее ему выскользнуть из этого странного пиршества, которое, как и всякие разгульные пиры, кончится, скорее всего, большой кровью или великой дружбой. А он, к своим пятидесяти веснам, был уже сыт и тем и другим.
Он шел домой. Сначала к родному фьорду. Потом предстоит еще долгий и очень опасный путь — ведь с деньгами! — на юг.
Но он дойдет. Он дойдет, потому что там его ждут три «Г»: Галочка — внучка, Гертруда — дочка, Гаврила — зять.
Возможно, ждет и четвертое — Ганнушка, вдова.
Но об этом лучше не думать, чтобы не сглазить.
«Лучше думать о ждущей меня там горилке и сале» — решил Торхадд, закусывая салом горилку.
Конечно, его мечты могли некоторым показаться странными: ведь разницы между той горилкой и тем салом и этой горилкой с этим салом не было никакой.
Но разница на самом-то деле была, и Торхадд прекрасно ощущал пропасть между тем и этим. Пропасть глубочайшую, широкую — иной раз от слез или крови даже не видно той стороны.
В чем она состоит, эта разница-пропасть, знал не только Торхадд, многие знают; знает любой, кому доводилось бывать на чужбине и там, вдали, погибнуть и воскреснуть.
Спустившись с Оленьего Холма, Аверьянов и Коптин некоторое время молча шли вдоль прибоя. Наконец молчание стало невыносимым, и Аверьянов, достав штрих-кодер, протянул его Коптину:
— Вот ваш прибор.
— Не мой. Вам Горбунов его дал. Мой у меня.
— Хорошая затея, — похвалил Аверьянов. — Я с ним немного поразвлекался на досуге — отпуск ведь все-таки.
— Да уж, развлечение…
— Нет?
— Работа, какое ж развлечение? Получены ценные результаты.
— Никаких результатов я пока не вижу.
— Сейчас увидите. Посмотрим, как развивался бы континент, если бы высадка викингов была удачной.
— Ну, это имеет чисто академический интерес.
— Вы ошибаетесь, Николай Николаевич. Такая информация — большой козырь в международных отношениях. При разговоре президентов с глазу на глаз, например. Мы знаем точный штрих-код точки входа в ситуацию — вот он, у вас на штрих-кодере: вчера, вечер, Олений Холм. А сейчас посмотрим, к чему привело ваше вмешательство. Почти уверен, что результаты окажутся пригодными для деликатного дипломатичного шантажа. Прошу! — Коптин открыл дверь своего стилизованного под малолитражку хронотопа. — Извините, что далеко идти пришлось, но основной Устав категорически запрещает парковать два хронотопа ближе чем в километре друг от друга.
— Ну вот, пожалуйста! — сказал Коптин пятью минутами личного биологического времени позже, останавливая скольжение хронотопа в двенадцатом веке и заходя на посадку.
Выполняя его команду, хронотоп раскрылся как бутон цветка: двери, крыша, капот развернулись и легли веером, образуя смотровую площадку с сиденьем, приборной доской и штурвалом в центре, между «лепестков».
Они стояли на невысоком утесе над рекой.
Пасмурно. Река мелкая, вся в перекатах. На длинной «расческе», прямо под ними, крутились севшие на мель три небольших челнока-струга, груженные экспедиционным имуществом.
Вокруг челноков толкли воду в реке человек тридцать варягов и скрилингов, пытаясь с помощью
