видно, куда приставать, а левой рукой прижимала к груди пачку медицинских книжек — свою и ближайших подруг-шалашовок.
Нью-Йорк приближался.
— А вот что надо сделать! — вдруг хлопнул себя по лбу Викар. — Нужно немного выпить молока козы Гейдрун и закусить вепрем Сэримниром… Это приносит свежие, чудные мысли. Сразу в голове прояснится и возникнет единственно верное решение! Давай, Абдульхак, зови сюда Махмуда. Хватит ему тинейджериху щупать. Эй, Уна, Эса! — крикнул он бортпроводницам, приоткрыв дверь в кабину. — Возьми там ракию, разбавь ее водой до тридцати, и вепря, девочки, порежьте моего потоньше, ясно? И быстренько! Шесть порций! А ты, Абдульхак, зайди еще на кружок, чтоб просветлело в головах у нас, ага? Ну, давай, милый, давай: штурвал направо, на вираж…
Крепкая турецкая анисовая водка ракия, прозрачная, как стекло, при разбавлении водой тут же становится белой, как молоко, остро пахнущее нашатырно-анисовыми каплями.
Абдульхак опрокинул двести не думая.
Более опытный Махмуд понюхал, не скрывая подозрения:
— Молоко?
— Молоко козы Гейдрун, — пояснил Викар. — Пахнет травами. Моя бабка специально на чердаке в тени сушила.
Выпили, крякнули.
— По второй и — закусим.
Выпили.
Уна подала поднос с тонко нарезанным белоснежным салом.
Махмуд понюхал подозрительно.
— Да ешь, не бойся! Это вепрь. Сам добыл. К матери когда приезжаю, там их навалом в лесу.
— Растут?
— Растут.
— А почему тут на шкурке волосы?
— Ну, как на кукурузе, не видал разве? Початок, а вокруг мочалка такая…
Закусили вепрем, выпили еще по сто молочка: за вепря, за козу Гейдрун.
И еще два раза — за кукурузу и за мочалку на початке.
— Вепрь? — вдруг снова задумался Махмуд. — Никогда не слышал.
— А вы ничего не знаете: велюр — не знаете, вепря — не знаете… Сейчас я фото тебе покажу.
Викар достал снимок, запечатлевший его, стоящего с помповым ружьем над телом сраженного пулей вепря.
— Вот смотри: это я, а это — вепрь!
— Да это ж свинья! — взвизгнул Абдульхак. Его, никогда не пившего, круто заколбасило.
— Дикая, — согласился Викар. — И более того, если ты думаешь, что я умерщвлял это животное по- вашему, положив кабана на левый бок и повернув мордой в сторону Ка'абы, перерезав ему шейные артерии, пищевод и дыхательные пути, бормоча: «Бисмилляхи, Аллаху акбар», то ты глубоко ошибаешься: мне все эти ваши дикарские обряды — до лампочки.
— Не свирепейте, горячие аверьянские парни! — вмешалась в разговор Уна.
— Итак, подведем итоги. — Хроальд, второй пилот, постучал по краю стакана ножом для резки картона, отобранным у Абдульхака для резки свиного сала на более удобные и приятные для закуски кусочки. — У нас для вас две новости, таким образом, — хорошая и плохая. Начнем с плохой. Вы, ребята, нажрались свинины и в таком виде через пару минут предстанете пред своим Аллахом. Очень плохая новость! Но вот и хорошая…
— Вы предстанете пред Всевышним в таком виде, — Викар перебил Хроальда, подхватывая мысль, — что вам будет совершенно до жопы, что Аллах скажет на это. Ведь пьяным море по колено…
— А я попрошу без понтов! — заплетающимся языком заметил Махмуд и поднял указательный палец. — В Священном Коране сказано: «Но кто принужден будет к такой пище, не будучи своевольником, нечестивцем, на том не будет греха!» Греха на нас нет! Ты ж обманул, ну так ведь? У вепря, понимаешь, кукурузина мохнатая…
— А мы поверили! Ух, наивные… — подхватил Абдульхак. — И стали сосать… молоко… козы Прыгун-Акробат…
— В этом греха нет, — согласился Викар. — А вот в том, что вы, зная, в каком состоянии находитесь, все-таки попретесь к Аллаху, невзирая на то, не протрезвев, в том грех большой!
— Полное неуважение! — кивнул Хроальд. — Я бы в таком виде даже домой не пошел…
— А куда пошел бы? — еле шевеля языком, поинтересовался Махмуд.
— Я бы сначала пошел на посадку! — сварливо ответил Хроальд. — Это у нас теперь номер один, цирковой номер, считай: в таком состоянии…
— А-а-а… Это правильно… — Махмуд осел на пол кабины и начал устраиваться поудобнее с явным намерением прикемарить. — Слушай, приведи мне заложницу, а? — попросил он Викара. — Прямо сюда… Ага… Я угрожать хочу ей… Понял?..
Так и не пристроившись как следует, Махмуд свернулся на полу калачиком, закрыл глаза и засопел, медленно жуя во сне свои четки.
— Оба борта возвращаются в Бостон!
Во всех диспетчерских службах региона уже был выделен дополнительный диспетчер, следивший за радарными метками захваченных рейсов.
Оба экипажа уже доложили земле, что террористы обезврежены и угроза снята.
Однако была одна странность, заставлявшая службу контроля полетов не вполне доверять сообщениям, пришедшим с этих бортов: штурманы-радисты обоих рейсов последние десять минут отвечали, явно напрягаясь, старательно выговаривая слова, допуская повторы. Так, например, рейс № 11 только с третьей попытки сумел выговорить слово «Бостон»…
Переключившись на рейс № 175, изумленный диспетчер услышал вдруг старую варяжскую песню, исполняемую в кабине пилотов, видимо, всем экипажем; слышались даже женские голоса бортпроводниц, покинувших пассажирский салон:
Не ходите, девки, замуж за Эгмунда-кузена,
У Эгмунда-кузена с мочалкой кукурузина!
Поразмышляв минут пять над услышанным, диспетчер вызвал аварийную службу бостонского аэропорта и подтвердил необходимость выкатывания на рулежки пожарных машин и реамобилей.
— Наша взяла! — торжествующе воскликнул Коптин, выходя из офиса на сорок седьмом этаже северной башни. — Вот оно, смотрите, Николай Николаевич!
Разжав кулак, Коптин показал Аверьянову кристалл размером с почтовую марку.
Кроме них двоих, на сорок седьмом этаже никого не было: всех успели эвакуировать, ожидая худшего.
— И вот в этой одной фитюлистой фитюльке — самые главные секреты России!
Аверьянов промолчал.
— А вы обратили внимание, как элегантно наши оформили офис, в котором хранился архив?
— Да, здорово, — согласился Коля, рассматривая сквозь стеклянную стену просторное офисное помещение ультрасовременного дизайна: с зимним садом, бассейном-аквариумом. — Правда, я уже что-то в этом роде где-то видел. Стоял, вас ждал, все пытался вспомнить — где.
— И легенда-прикрытие изумительная, — продолжал Коптин, вызвав лифт. — Продажа коряг для аквариума. Итальянских, болгарских и русских, конечно, отечественных! Обработанных коряг, отшкуренных, — не сырье! Обрабатывающая промышленность на ноги встает! А? Не лишено некоего шарма, я прав? Что с вами, Николай Николаевич?
