– А кого ты ожидал здесь увидеть?
– Твоего врага.
– Врагов не держат в тюрьмах, Хаттар, врагов уничтожают.
– Кого же тогда убил Маидум?
– Какое теперь это имеет значение?
Я бросил факел в глубь темницы. Марак встал из высокого каменного кресла, в котором сидел, больше похожего на древний трон. Угасающие языки пламени уже не справлялись с накатившей тьмой. Подошел ближе. Я даже не шелохнулся, хотя и боролся с желанием выхватить клинок. В облике хана не изменилось ничего. Все та же черная мантия, все тот же тюрбан с заплетенной красной лентой, тот же Айтар, изогнутый серпом луны, на широком поясе в замысловатых ножнах.
– Маидум сейчас наслаждается победой и встречается с первыми проблемами. Сколько ему еще предстоит понять, прежде чем он окончательно сбросит с себя это бремя. И ты, Хаттар, наивно полагал, что меня можно убить примитивным оружием моего же слуги и ученика? Нет. Я позволил ему это сделать. Я сам давно пытаюсь сбросить с себя это проклятие. Но до сих пор не было достойного противника, от рук которого моя смерть будет казаться правдоподобной. Ты поверил в сказку о том, что я каким-то образом смогу отнять у тебя твою силу, и в тебе заговорили чувства человека, на этом ты и попался. Маидум тоже. Именно таким образом я тебя и его использовал. Извини, но выбора не было.
– А как же пророчество?
– Видение. Да, оно было. Мое пророчество, самому себе. Или твое пророчество тебе, какая разница теперь, когда все свершилось? Не более того. Оно должно было подтолкнуть тебя к активным действиям, а то ты так бы и продолжал сидеть в архиве. Что бы ты делал, не вспомни об этой запечатанной тюрьме?
– Я бы просто отправился сквозь врата в тот мир, где меня сейчас нет, а я должен там быть.
– Сквозь врата! С проводником бадаяном! – Я впервые увидел на лице хана искреннюю улыбку, сдержанную, но добрую. – Далеко бы вы ушли. – Глаза Марака чуть прищурились, и он засмеялся.
Его смех громыхал по всей темнице, надрывный, ликующий, дерзкий.
– Храм Оракула! Врата! Это всего лишь здание. Каменная постройка, в которой нет ничего магического, кроме, пожалуй, того искусного мастерства, с которым оно сделано.
– Убив тебя, мы уничтожили врата?
– Я и есть эти самые врата, как и тот Оракул, которому все поклонялись. Я сбился со счета, подсчитывая, сколько раз меня хотели убить и занять трон. Редкие ученики могли понять истину, которую я пытался донести до них. Бадаяны! Отважные воины и маги, мои порождения, моя надежда, Искусство войны – это единственный урок, который они усвоили, на большее их не хватило. Как жаль. Я бы хотел воспитать не воинов, а преемников, но не было достойных. Сколь талантливы они ни были, ни один так и не, понял в чем его предназначение. Это пример того, как люди использовали знания, которые получали от меня. Были и такие, которые пытались с помощью моего мастерства облагодетельствовать все человечество, но и они канули, растерзанные толпой суеверных дикарей. Людям всегда мало. Сколько бы ты им ни давал, все равно не достаточно. А я увяз в этом порочном круге.
– Устал давать?
– Устал учить их брать. За все приходится платить, Хаттар, рано или поздно, даже за подарки. Тебе приоткрылась истина. Ты стал силен и велик, но кто ты?
– Человек.
– И не мечтай даже. В этом мире нет человека по имени Хаттар. Человек это животное, имеющее плоть и кровь, я уже говорил об этом, а ты – Отрешенный. Ты лишь отражение животного, имя которому – человек. Ты его часть, самая важная, самая значительная, та часть, которая ставит это животное выше всех остальных – зверей и птиц.
– Так значит, врата есть и во мне?
– Разумеется. И в каждом, кто способен это понять. Можно сложить камни и назвать их вратами, чтобы не объяснять другим то, что понял ты, а когда-то и я. Ведь так проще. Придай значение своим действиям, и люди станут поклоняться тебе. Создай ритуал, и он станет каноном! Как во мне была велика эта гордыня. Как я упивался властью и глумился над человечеством, подвергая своим смелым экспериментам. Это было моим искушением. Не повторяй моей ошибки.
Марак медленно прошел вдоль стены, где были двери других камер, улыбнулся, глядя в одну из них, но заговорил о другом. И я заметил это.
– Маидум сейчас строит планы мирового господства. Хочет уничтожить храм и весь город, превратить дикую толпу в бич. В свору, орду, сметающую все на своем пути. Возможно, ему удастся выиграть пару сражений, но не больше того. Потом он поймет, что его сил и знаний недостаточно.
– И что бы ты ни говорил ему сейчас, ничто не станет убедительным аргументом, – предположил я.
– Ни я, ни ты, загадочный пришелец, никто его теперь не остановит.
– И я не стану его останавливать.
У глухой стены позади нас стоял Син. Опять в каких-то нелепых лохмотьях, весь обросший и грязный.
– Синасир-Дидар! Рад тебя видеть, – сказал Марак, еле заметно поклонившись. – Неужели ты пришел ко мне?!
– Не подлизывайся, великий хан, все равно не помрешь, пока я этого не пожелаю.
– Я уж и свыкся со своим проклятием. Но все равно рад встрече. Питаю надежды. Насчет Маидума, это ты серьезно? Действительно не станешь вмешиваться?
Син прошел к нам, очень натурально опираясь на клюку, как усталый и изможденный путник. Я вспомнил его талант, когда он разыгрывал передо мной похожую сценку.
– Злобный чародей Марак тебя обыграл, не так ли, Хаттар? – На вопрос хана, похоже, он не торопился отвечать.
– У него стаж большой, ничего, я свое наверстаю. Не зная поражений, не почувствуешь вкус победы.
– Хорошо сказал, вот только всему надо знать меру.
Я коснулся пространства и сдвинул тонкую материю. Сдернул всю декорацию мрачного подземелья, ломая все ловушки и препятствия, которые охраняли это место. И мы втроем перенеслись в мой мир, тот, который создал я внутри храма, того самого лабиринта, в который вошел однажды.
Мы стояли на вершине, клыком торчащей над бескрайним океаном чуть розоватых облаков. Солнце только поднималось над горизонтом, и свет его был мягким. Хан вдохнул полной грудью, чуть откинув голову, и развел руки.
– Свобода! Создам себе что-нибудь похожее на это. Лес, горы, звенящие ручейки, травы и мох, прохладу.
– В самом сердце пустыни? – спросил Син, преобразовывая на себе нелепую одежду в достойное облачение.
– Пустыня – это мое порождение. Когда в ней нет городов, дорог, людей, караванов, она просто прекрасна. Но она мне надоела, что стоит превратить ее в горы, например,
