— Ты пишешь маме?
— Да.
— Вы можете звонить друг другу?
— Они звонят мне раз в месяц. Но ни о чем говорить нельзя. Только о незначительном, о погоде. Что скучают или ходят куда-то. Чтобы им (не повредить больше, мой отъезд и так на них сказался.
Раздался звонок, Александр поднял трубку, но кто-то ошибся номером.
— Мы можем обедать, если ты хочешь, — сказал он.
— Ты даже приготовил обед? — Да.
Они сели за стол. Она была в восторге от обеда. И даже шампанского, оно было полусладкое. Что стоило ему огромного труда — достать. Так как найти в этой стране, в Америке, не сухое шампанское было невозможно.
После обеда она нежно поцеловала его со словами благодарности. Он ухаживал за ней как мог. И совсем не заметил, что она на редкость удобно и уютно вписалась в его маленькое убогое жилье (как он считал), которого он так стеснялся. И как-то не заметил, что в душе его исчезла пустота и появилось что-то похожее на чувство. Он сначала не понял отчего, потом догадался: она была в его доме, где он чувствовал себя самим собой, и что она девочка, а не дочь, и она принадлежит или будет принадлежать ему.
Их губы коснулись друг друга. Ее тело расслабилось и затрепетало. Он на руках отнес ее в спальню. Вернее… в спаленку.
— Я не знала, что у тебя есть вторая комната, — сказала она.
— Это имеет какое-нибудь значение?
— Нет. Но это приятно.
И она улыбнулась, не открывая глаз.
Он взял ее мягко и бережно, словно боялся сломать. Внутри все слилось в одновременном всплеске.
Она заснула у него на плече. Совсем нечаянно. Что же будет, думал он, понимая, что владеет не своим.
Он посмотрел на Юджинию. О Юджинии можно было написать много страниц, но лучше… Она сама, один ее вид говорил за себя. Это был необыкновенный ребенок и необычайная девушка. На ее лице, как на лице чистого озера, не было ничего хмурого или волнующегося. Лицо было чисто. Как слеза, как лик ребенка.
Слегка подрезанные скулы придавали определенный эффект от природы чуть мягкому овалу лица. Какая-то смесь американоевропейской очаровательности, которая, неясно было, во что еще выльется. Глаза, постоянно искрящиеся. Волосы, едва касающиеся лопаток чуть ниже плеч, оттеняли темной пепельностью лик и снежность лица. И все вместе создавало, восполняло, дорисовывало прекрасную картину: американская невинность.
Он мысленно поблагодарил
— Юджиния, солнышко, нам пора.
— У-у, не хочу.
— Но никто не спрашивает твоего желания. Она подставила ему губы. Он нежно поцеловал
их. Они слились опять.
Она медленно одевалась в ванной, каждый раз возвращаясь и целуя его. После очередной вещи. Было забавно смотреть, как она появлялась то в одном чулке, то в трусиках, но без лифчика, то в лифчике, но без платья.
— Я не хочу уходить.
Совершеннейший самородок, улыбался он, разглядывая ее тело. Никак не желающее одеваться.
— Что тут смешного, я не понимаю, — театрально обижалась она.
И чтобы вымолить прощение, он сжал ее в объятиях, когда она была в платье. Потом опустил руку вниз и — коснулся обнаженного тела.
Она с улыбкой открыла глаза.
— Я сняла их, я знала.
— Но как? — Он действительно удивился.
— Поэтому я и делала вид, что я обижалась… — и ее губы поплыли по его шее.
Он еще раз подумал: какая умная девочка.
Когда все кончилось и она вышла из ванной совершенно одетая, Юджиния подняла трубку телефона.
— Мне надо позвонить. Можно?
— Надеюсь, что не папе.
— Анне, это моя подруга. По идее, мы с ней сейчас смотрим кино, а потом едим легкий ужин.
Александр не понял, и она объяснила: что Анна привезла ее сюда и должна забрать отсюда, чтобы отвезти домой. Так как папе она сказала то же, что сказала ему. И всегда будет так.
— Как? — удивился он.
— Когда я буду приезжать к тебе, сюда.
И он понял, что она серьезно. Он никак не мог понять, что она нашла в нем, и до последнего думал, что это каприз или шутка.
— И здесь ты совсем другой, чем в отеле…
Он вздрогнул: прозорливая девочка. Впрочем, у них рано в Америке взрослеют, подумал он про себя. — Ты не возражаешь?
— Даже если б я и возражал, ты бы все равно сделала по-своему.
Она рассмеялась. Анна приехала через полчаса. И они любили друг друга еще два раза. В молодости все быстро.
Стоял декабрь, и пришла окончательная зима. Их поездки представляли теперь интересное зрелище со стороны. Едва они отъезжали от дома, Юджиния пересаживалась вперед и целовала его. Ее не волновало, что она закрывала его лицо своим, целуя, и он, не видя, вслепую вел машину, несущуюся на скорости шестьдесят миль в час, благодаря Бога, что в Америке широкие дороги. Иногда она отрывала его от руля и поворачивала к себе, и тогда он ее целовал. На полной скорости. Ее ничего не волновало. Вот это ему очень нравилось. То ли она так была уверена в нем… И только перед самой школой она останавливалась и успокаивалась. Зная, что сбежит с занятий и он повезет ее к себе. Его комплекс «отношения к дочери» наконец исчез, растворился, и он стал к ней относиться как к равной, к своей девочке. К такой, какие были, хотя и была она ни на кого не похожа. Да и другой она была. К вечеру, после обеда на кухне, мистер Нилл вызвал его к себе.
— Откуда взялись розы, которые привезла Юджиния?
Прошла уже неделя, он и думать позабыл, но этот человек, похоже, помнил совершенно все.
В мгновение секунды Александр припомнил тот раз. Он сидел, открыв дверцу, и ожидал Юджинию. Она появилась точно вовремя, в темно-голубом платье с белым воротником, считалось простое, в каких она ходила всегда в школу. Но за ней увязался какой-то длинный сотоварищ. На ходу она что-то быстро ему говорила. Наверно, его надо будет подвезти, подумал Александр. Юджиния была добрая девочка.
Но когда они приблизились, тот схватил Юджинию за руку и сказал:
— Ладно, почему ты не хочешь?
На секунду Александра ослепило. Он даже не представлял, что к ее телу кто-то может прикасаться. Как не представлял, что его это так заведет.
— Оставь меня в покое, — сказала Юджиния. И хотела быстро сесть. Юноша дернул ее на себя, так, что она уронила книжку — американские дети всегда носят книги в руках, — и сказал:
— Да ладно, сходим один раз, будет хорошая компания, к десяти я привезу тебя обратно.
Она отдернула руку. Тот вцепился в ее плечо. Александр выскочил сразу из машины. Сначала он хотел пробить, потом подумал, что не достанет до лицa, и школа рядом. Поэтому он сказал только:
— Оставь ее в покое.
Долговязый повернулся с удивлением к нему, как бы недоумевая:
