полную чашку вина, залпом выпил, налил еще. Глаза стали слипаться, словно он опять нюхнул горшок с соком ортиса. Немалым усилием воли Найл заставил себя встать, дошел до спальни, разделся, забрался под одеяло и мгновенно уснул.
Острый каменный палец отбрасывал длинную-длинную тень, упиравшуюся в ярко-желтый песчаный холм. Найл увидел, как насыпь задрожала, стала расти, возвышаться, как потекли в стороны тоненькие струйки песка. Кто-то выбирался из глубины, разбрасывая в стороны могильный холмик.
«Неужели мы похоронили ее живьем?» – ужаснулся правитель.
Бесформенный ком поднялся над темной ямой, в которую с готовностью посыпался песок. Найл шагнул вперед, ожидая, когда морячка выпрямится, отряхнет волосы и смущенно улыбнется ему. Воскресший не стал выпрямляться – он широко расставил лапы, и правитель с ужасом понял, что это паук.
– А я? – спросил выходец из могилы. – Моя жизнь для тебя ничего не значит?
Найл узнал было погибшего в городе паука-волка, но тут увидел, что у восьмилапого бойца – лицо Рягьи!
– Нет, – попятился правитель. – Нет. Уходи!
– Но ведь ты хотел увидеть ее? – изумленно сказал паук, вставая на две задние лапы, а передние протягивая к Найлу. – Чем я хуже?
Лицо Рягьи смущенно улыбнулось.
– Нет. Не хочу! – замотал головой правитель… и проснулся.
Проснулся Найл весь в холодном поту. Поморщившись, правитель быстро встал, накинул тунику, прошлепал по холодному полу босыми ногами, распахнул окно и глубоко вдохнул жаркий дневной воздух. Вспомнил кошмарный сон, и его передернуло. Получается, в глубине души он больше не хочет вспоминать Рягью? Ушла из жизни – прочь из памяти? Или он просто начинает сознавать истинную цену жизни, как человеческой, так и паучьей?
– Вы уже встали, мой господин? – появилась Джарита. – Вас уже больше часа ожидает принцесса Мер лью.
– И чего ей надо?
– Она не говорила, мой господин.
Найлу видеть никого не хотелось, но раз уж он правитель города, то обязан заниматься делами независимо от настроения. Найл надел сандалии и отправился в зал приемов.
Принцесса, почитывавшая в его кресле тоненькую книжку, вскочила, спрятав ее за спину.
– Ну что ты вскакиваешь? Сиди. Как тебе нравится в кресле правителя?
– не удержался от сарказма Найл.
– Я пришла выразить тебе свое соболезнование, – склонила голову принцесса. – Говорят, тебя постигло большое горе?
– Что случилось? – не понял сразу правитель.
– Ну, ты ведь подобрал с корабля женщину, которая потом напоролась на стрелу.
– Кто тебе сказал?
– Случайно услышала.
Найл скрипнул зубам: «случайно услышать» такое было нереально. Возле Диры были только пауки и их охранницы. Ни те, ни другие не склонны болтать со «свободными людьми». Значит, принцесса вынюхивала специально.
– Послушай меня, Мерлью. Ты сама просила не лапать твою душу. И я уже давно не заглядываю в твои мысли. Так какого гнуса ты лезешь в мои?
– Я просто хотела выразить свое сочувствие. Ведь горе какое: нашел беззубую морячку с выбитой грудью, не смог расстаться, потащил с собой, а она в капкан попалась. Разве ж можно пережить потерю?
– Что такое? – не поверил ушам Найл.
– Тоже мне, нашел любовь до гроба! Специально, что ли, урода искал? Так у нас в квартале рабов таких сотни. Хочешь, завтра десять приведу? И без грудей, и без зубов. Может, легче будет? Утешишься. А то ведь места не нахо…
– Вон!!!
Но Найл не хотел ее прогонять, он хотел ее убить. Сам собою блеснул в руке меч. Правитель рванулся вперед, попытавшись взмахом клинка отбросить с дороги кресло, но спинка, на которую пришелся удар, просто слетела в сторону, оставив сиденье с одним подлокотником. Найл споткнулся, а Мерлью в мгновение ока удрала за дверь. В бессильной злобе правитель рубанул злосчастное сиденье раз, другой, третий. То в ответ жалобно похрустывало и разлеталось крупной щепой. Когда кромсать стало нечего, Найл вложил меч в ножны и напоследок поддал ногой груду получившегося мусора.
Громко хлопнула дверь, примчалась Нефтис в окружении десятка стражниц.
– Что случилось, мой господин?
– Кресло у меня сломалось, Нефтис. Попроси его заменить.
Злобная и непонятная выходка принцессы все же сломала правителя: он взял две бутылки вина, ушел в комнату для размышлений, забился в угол и быстро осушил их из горлышка. Увы, пьянящий напиток ни капли не подействовал. Горечь безвозвратной потери и неумолимая совесть продолжали грызть его душу.
Зачем он отпустил ее на проклятый палец? Почему сообразил так поздно? Неужели не мог крикнуть еще
