приказ. Жали на красные кнопки все, у кого были такие кнопки. С маниакальной одержимостью они стремились не оставить в шахтах ни одной ракеты; а в ангарах — ни одного самолёта со смертоносным боекомплектом. И у них получилось: в ход было пущено всё, что можно было пустить в ход. И только потом всё ещё обозлённые, но уже уставшие от «решительных» действий правители и военачальники стали ждать всеобщего конца. Только тогда они стали задумываться о том, что же наделали. А может быть и не стали...
В Минске заревели сирены. Президент, члены Правительства, высшие чины и обслуживающий персонал по переходам спустились в огромный бункер под Домом Правительства. Через пять минут после объявления тревоги вертолёт с семьёй Президента взлетел в Беловежской пуще. Иванюк хотел дождаться семью, но офицеры из службы охраны почти насильно увели его в бункер.
Электромагнитный импульс вывел из строя навигационные системы вертолёта. Не смотря на это, опытный лётчик довёл машину до окрестностей Минска и искал место для посадки в рушащемся и пылающем городе. Запоздалая боеголовка упала как раз под пролетавшим вертолётом, вызвала взрыв, который в долю секунду превратил вертолёт в оплавленный кусок металла.
Уцелевшие члены Правительства, высшие чиновники силовых ведомств собрались в зале совещаний бункера. Электронная система сбора информации и слежения, камеры наружного наблюдения, дипломатические каналы связи, белорусские спутники, которые функционировали ещё несколько часов после начала удара, свидетельствовали о чудовищных разрушениях в Минске и во всём мире. Надежды на то, что удар будет дозированным, не осталось — стало ясно, что сбываются самые мрачные прогнозы развития событий.
Президент давно проигрывал в голове, как это может быть. Но действительность оказалась намного кошмарней самых ужасных его предположений. Он был растерян. Надо было отдавать какие-то распоряжения, но он просто не знал: какие... и зачем. Да и подчинённые пребывали в таком же состоянии. Они просто не воспринимали действительность и не совсем понимали, что же произошло.
На следующий день, по системе туннелей, соединявших бункер с метро и иными коммуникациями подземного Минска, входившими в систему МУОСа, были направлены разведчики. Вернулись, по непонятным причинам, не все. Из докладов вырисовывалось бедственное положение. В системе МУОСа скопилось огромное количество людей, однако в результате запоздавшего оповещения тревоги, многие попали в убежища уже после взрыва — с тяжёлыми или смертельными травмами, ожогами, поражениями радиацией. Медиков не хватало. Подземные склады медикаментов и продовольствия были заполнены менее чем на треть, хотя по довоенным отчётам они должны были быть забитыми до отказа.
Уровень радиоактивного загрязнения на поверхности значительно превышал прогнозный, а установленные гермошлюзовые системы явно были бракованными. В самом метро, которое не вмещало всех спустившихся, радиация была чуть выше допустимой отметки, а в верхние помещениях системы МУОСа вообще оказались непригодными для постоянного пребывания там людей.
Разрушения на поверхности были катастрофическими, наземные коммуникации и техника были разрушены, оставшиеся там в живых люди получили летальный уровень радиации. Они сбивались в группы и пытались любыми средствами прорваться в метро и другие убежища.
Системы внутренней связи в МУОСе, опять же вопреки довоенным докладам, не были приведены в готовность, жизненно необходимые генераторы, другое оборудование в нужных количествах в подземельях не оказалось.
Мрачно выслушав доклады, Валерий Иванюк поднял нескольких чиновников — по его приказу их взяли под стражу. В их число попал и особый управляющий МУОСа Павел Удовицкий. Председатель КГБ месяца три назад делился с Иванюком оперативной информацией об Удовицком: вроде взятки берёт с тендеров на госзаказы в пользу МУОСа, и вроде бы подворовывает; и счета у его родственников открылись в Эмиратских банках, и любовница какой-то остров в далёком море выкупила. Но всё это — больше слухи, лишь повод для того, чтоб под благовидным предлогом заменить главу МУОСа. Валерий Иванюк решил тогда не спешить с выводами, а теперь уже поздно об этом жалеть.
Несколько часов ушло на обсуждение того, как жить дальше: как наладить связь между убежищами, как управлять разветвлённой системой поселений, как переписать спасшихся, организовать охрану складов, и главное: чем кормить, как лечить и где селить выживших...
Совещание закончилось уже за полночь. Президент остался в зале заседаний один. Одна из стен была увешана мониторами, передававшими изображения с камер наблюдения на поверхности и внутри убежища. Правда, большая часть экранов уже «снежили». Только одна чудом уцелевшая камера, передавала картинку с площади Якуба Коласа. Здания были разрушены, филармония пылала, на проспекте скучились горящие или уже сгоревшие автомобили. Листьев на деревьях почти не осталось, стволы многих были обуглены. Десяток людей беспомощно толпились у входа в метро — их силуэты были видны в отблесках пожара. И кругом лежали трупы, трупы, трупы. Много трупов — тех, кто бежал в метро и не успел. Маленькая девочка, годика четыре, в светленьком платьице (совсем как его дочь — Валерия), сидела возле трупа женщины и трогала её за лицо, видимо что-то говоря, наверняка плача. Девочка уже получила смертельную дозу радиации и скоро упадёт рядом со своей мамой. Этот ребёнок — один из его народа, она умирает, и он ей не помог. Он не смог защитить десять миллионов, которые погибли, гибнут или мучительно умрут в ближайшее время. Он даже не смог спасти свою семью.
Он вспоминал, как когда-то хотел стать Президентом. Кажется, грезить властью он стал ещё в детские годы, когда и президентов-то ещё не было. Даже в школе он стремился возглавлять какие-то бессмысленные советы и собрания. Выпускные экзамены, золотая медаль, поступление в нархоз. К этому времени огромная страна развалилась, советы и собрания вышли из моды, и Валерий как бы ушёл в тень. Правда на время: пока его сокурсники «отрывались по полной» или занимались в свободное от сессий время коммерцией, он зубрил экономическую литературу, пытаясь понять, почему у них там всё так хорошо, и что сделать, чтоб у нас не было так плохо. Он мог бы остаться в столице, но следуя цезаревскому принципу, вернулся в свой посёлок, где было легче стать первым. За пару лет стал директором льнозавода, быстро обойдя других клерков — в основном дураков и алкоголиков. В первые же выборы стал депутатом, что было впрочем не трудно: просто на льнозаводе, где работало чуть ли не полпосёлка незадолго до выборов повысилась зарплата и не важно, что это было сделано за счёт очередного кредита. Парламент, новые выборы, ещё одни выборы... И вот сбылась его уже давно оформившаяся мечта — он выиграл главные выборы в своей жизни, как всегда не совсем честные. Пафосная инаугурация, присяга. Три года президентства; работа с утра до ночи. Он тешил себя тем, что работает для народа. Конечно, он обманывал себя: просто страстно хотел набрать баллов, чтобы выиграть следующие выборы. Ну и может быть хотел, чтобы им восхищались его жена и дети. Он любил, когда его фотографировали с семьёй. И фотографы плодили ракурсы с изображением смуглого брюнета, с чуть наметившейся полнотой и залысинами, но такой искренней улыбкой и умными глазами, в сопровождении очаровательной первой леди в строгом, но подчёркивающем стройную фигуру костюме, и двух одетых в трогательные белые платьица девочек. И даже это было для него лишь выгодным образом для подготовки к будущим выборам.
Всё зря! Умирает его Родина. Всё что он делал последние годы — всё блеф, всё не стоит ничего. Он сам зарыдал без слёз. Ему захотелось не быть президентом. А может выйти наверх? Пойти и обнять эту девчушку в белом платьице, чтобы ей не было так страшно? Дождаться её смерти, а потом умереть самому?..
— Господин Президент!
Валерий поднял голову. Рядом с ним стоял Семён Тимошук — майор из службы безопасности. Этот уже немолодой мужик — единственный человек, с которым он мог поговорить по душам и выпить по сто грамм, не боясь сказать лишнего. Он сам просил Тимошука называть себя на «ты», когда они общались один на один, тот соглашался, но никогда так не делал. Никогда, но только не сегодня:
— Валера. Там тоже твой народ (он указал рукой в сторону выхода из зала). И ты им нужен. Сегодня, как никогда. Без Президента будет хаос. А сейчас надо поспать. Впереди у тебя — тяжёлый день.
Не смотря на собственные призывы к панибратству, в другой раз от такого обращения Президент бы скривился. Но только не сегодня. Тимошук напомнил ему отца, который вечность назад его, корпевшего над
