подали — такие эмоции были ниже их значимости. К вечеру был вынесен радостный вердикт: они имеют право на встречу с... администраторами четвёртого уровня, для решения вопроса о возможности выполнения их просьбы.
На следующий день предстояла встреча с центровиками четвёртого уровня, которые снова выясняли всё те же обстоятельства, и задавали нудные, но как им казалось, каверзные, вопросы.
Потом был медосмотр — их проверяли на наличие вирусов и паразитов. Возникла проблема с увечьем Дехтера — его уже хотели признать ущербным со всеми выходящими отсюда последствиями. Но Лекарь и Светлана вступили в спор с медицинским инспектором, в результате которого они отвоевали Дехтера. Когда инспектора спросили, в чём он видит ущербность Дехтера, тот ответил, что Дехтер — одноглазый, а значит неполноценный. Лекарь шепнул что-то Дехтеру на ухо, после чего командир выхватил штык-нож и метнул его в таблицу для проверки зрения, а потом задал вопрос, какую букву он пробил. Жмурясь, инспектор пытался что-то рассмотреть, но так и не ответил. Дехтер же назвал правильно. Тогда Инспектор, пытаясь отыграться, заявил, что Дехтер выглядит не эстетично. Оглядев с демонстративным призрением плюгавенького инспектора, Светлана предложила:
— А давайте сейчас позовём трёх центровичек и спросим у них, не раскрывая сути спора, с кем бы они захотели переспать: с вами или с этим офицером, — она интимно положила руку на могучее плечо Дехтера.
Инспектор поперхнулся от такого предложения и сказал, что не надо никаких экспериментов. Нехотя, он согласился не выносить заключение об ущербности Дехтера, но при этом предупредил, что в докладе сообщит Их Значимостям о имеющихся у уновского командира увечьях.
Следующий день они провели у инспекторов третьего уровня. Те задавали более осмысленные и конкретные вопросы, что-то записывали.
Ещё днём позже вызвали Светлану, Рахманова и почему-то Радиста. Их повели, завязав глаза, коридорами в бункер, где находились кабинеты администраторов второго уровня. Администратор задал им несколько вопросов и сразу сообщил, что в принципе вопрос об их встрече с Учёным Советом решён, вкратце объяснил правила поведения на приёме с Их Значимостями.
Учёный Совет Центра — это три высших учёных, отвечавших за три основных направления исследований: физико-техническое, медико-анатомическое и аграрно-биологическое. Наука Центра имела сугубо прикладной характер и ставила перед собой задачи помочь населению выжить в жёстких условиях Муоса. Учёный Совет принимал и важнейшие управленческие решения, хотя все текущие вопросы решали администраторы различных уровней.
Учёный Совет находился в бывшем президентском бункере. В этот бункер они долго шли с завязанными глазами. Радист подсчитал, что они спускались по различным лестницам восемнадцать раз. Президентский бункер располагался на глубине не менее 40 метров ниже основного Муоса.
В бункере их снова тщательно обыскали. Это делали два офицера третьего уровня: мужчина и женщина. В следующем помещении их приняли три офицера с аккуратно пришитыми золотистыми изображениями цифры «2» — личные адъютанты каждого из членов Учёного Совета. Их снова обыскивали. Адъютанты были мужчинами и Светлана пыталась что-то возразить, когда обыскивавший её потребовал раздеться догола и делать приседания. Тот кратко объяснил, что тогда она не попадёт на приём — ей пришлось раздеться и выполнить унизительное упражнение. Затем появился правительственный медик в сопровождении психолога и психотерапевта, которые внимательно осмотрели каждого из посетителей, задавали тестовые вопросы, кололи иглами в шею, погружали их в гипноз и делали другие малопонятные процедуры. Светлана спросила:
— На ленточников проверяете?
Ей не ответили.
К исходу дня, наконец, они попали в кабинет Учёного Совета. Когда-то это был личный кабинет Президента Республики Беларусь. Теперь за огромным президентским столом сидело три Учёных. В центре сидел учёный-аграрий Ежи Дроздинский — Председатель Учёного Совета — морщинистый старичок с длинными пушистыми седыми волосами.
Рахманов, Светлана и Радист вошли в кабинет со слегка приподнятыми руками, повёрнутыми ладонями к Их Значимостями. Офицеры охраны объяснили, что тем самым они демонстрируют открытость своих намерений. Если руки начнут опускать или подыматься или ладони отворачиваться от учёных, их расстреляют прямо в кабинете, якобы за непочтение. Однако было понятно, что этот ритуал имел сугубо практический смысл — руки должны быть на виду у стражи, скрывающейся за перегородками и ширмами.
Дроздинский предложил им сесть. Они сели в конце длинного стола, стоящего перпендикулярно президентскому. Руки положили на стол ладонями вверх.
Председатель спокойно сказал:
— Говорите.
Рахманов уже в который раз начал длинное повествование об обстоятельствах их прибытия в Муос. Хотя Учёные всё это уже знали из докладов администраторов, Рахманова не разу не перебили. Когда Рахманов закончил рассказ, Дроздинский спросил:
— Что вы хотите от нас?
— Я Вам объяснял, что мы выполняем приказ, — несколько раздражённо ответил Рахманов, — в соответствии с которым мы должны установить инициаторов радиосигнала, наладить радиосвязь между Минском и Москвой и затем, по возможности, оказать помощь в решении проблем минского метро. Хотя я уже, если честно, не знаю, как мы можем решить последнюю задачу. В схватках со змеями, диггерами и Шатуном половину нашего отряда погибла и истрачена большая часть боеприпасов.
— Зачем вам всё это? Зачем Москве нужен этот полёт?
— Как зачем? Сам факт осознания, что твоё поселение — не единственное живое на этой планете, способствует повышению морального духа, даёт надежду на лучшее будущее, является хорошей вестью, которые и у нас и у вас приходят редко. Кроме того, постоянная радиосвязь, обмен опытом выживания, и пусть редкие, но стабильные перелёты между двумя городами однозначно поспособствуют укреплению экономики наших убежищ. Простой пример: вы бы предоставили нам семена и технологию по выращиванию нерадиоактивного картофеля и мы бы её успешно применяли в Москве, где уровень радиации меньше, а средств индивидуальной защиты для выхода на поверхность больше. В обмен вы бы получили грибницу и технологию грибовыращивания. Это позволит вам получать значительную часть продовольствия без выхода на поверхность...
Рахманов сделал правильный ход. Учёного-агрария явно затронула научно-практическая сторона новых возможностей решения продовольственной проблемы. Не желая этого, он выдал свой интерес, машинально схватив и одев очки с толстыми линзами — видимо так он делал всегда, когда думал или решал какую-то проблему. Рахманов продолжил:
— Ну, и кроме того, мы прилетели не по своей инициативе. Это ж вы нас позвали...
После паузы ответил учёный-физик, сидевший по правую руку от Дроздинского медленно сообщил:
— Видите ли, я и мои коллеги трудимся в своих лабораториях день и ночь, начиная с Последней Мировой. Причём мы редко открываем что-либо новое. В основном мы изыскиваем возможности, как производить в Муосе простейшие вещи или продукты, такие же, как пару десятилетий назад на поверхности производили без труда в огромных количествах. Ресурсы у нас очень ограничены и поэтому приоритеты в разработках тщательно обсуждаются, прежде чем претворять их в жизнь. И вот я вам что скажу. В лабораториях Центра никогда не то что не было радиопередатчика — у нас даже вопрос о его разработке никогда не подымался. Мы представляем, что такое радиосвязь и даже в программу образования нашего Университета входит ознакомительная лекция по радиоволнам и радиосвязи. Но у нас нет ни одного живого радиомеханика. Я вас заверяю, что в Центре передатчик не производился.
— Тогда кто же его мог сделать?
— Я не думаю, что где-то ещё в Муосе уровень образования позволил сделать радиопередатчик... Хотя в Америке могло остаться со времён Американской войны что-нибудь. Методом исключения можно сделать
