Мой друг
По утрам он любил разговаривать с первой программой Всесоюзного радио.
- Доброе утро, товарищи! - говорило радио.
- Доброе утро! - отвечал он.
- Приготовьтесь к утренней физзарядке, - говорило радио.
- С удовольствием! - отвечал он.
На работу он всегда опаздывал, потому что у входа в метро пропускал всех вперед. Но начальник его не ругал, потому что еще с порога он спрашивал, что нужно сделать.
Он очень любил свое рабочее место и, прежде чем приступить к работе, доставал из портфеля фланелевую тряпочку и тщательно перетирал все скрепки, карандаши и поверхность стола.
Стол его стоял у окна, за которым мелькали туда-сюда прохожие, и, если из них кто-нибудь что- нибудь ронял, он выскакивал на улицу, чтобы поднять.
А прежде чем выскочить на улицу, он тщательно одевался, чтобы не простудиться и никого не заразить. На 'вы' он называл даже собак и кошек.
О его отношениях с женщинами ходили невероятные слухи. Так, например, говорили, будто бы он... Нет, вы не поверите!
А еще говорили, что он часто проводит вечера у памятника Пушкину, где встречаются влюбленные, и если какая-нибудь девушка остается одна, он дарит ей цветы и поспешно уходит, чтобы она не подумала ничего плохого.
Я с ним познакомился случайно. Я шел по улице Горького и чихнул, и вдруг услышал, как с противоположной стороны кто-то крикнул: 'Будьте здоровы!' Я глянул туда и увидел его.
Он был в самодельной вязаной шапочке, темном ватном пальто и в ботинках с галошами. Он всегда покупал в магазинах самые плохие вещи, чтобы другим остались получше.
Он стоял на тротуаре под огромной сосулькой, чтобы она никого не убила.
Я ему сказал, что у Белорусского вокзала на доме, где 'Молоко', сосулька еще больше, и мы пошли туда.
По дороге он рассказал мне анекдот: 'Приходит муж домой, а жена - обед готовит!'. А я ему в свою очередь рассказал, какая вчера была погода.
Он слушал с большим вниманием, удивленно качал головой и приговаривал: 'Ну надо же!'
Мы сразу понравились друг другу и подружились. А когда он узнал, что я родился 27-го числа, то пришел в неописуемый восторг. Потому что, как он объяснил, из 2 и 7 складывается цифра 9, а все цифры до тысячи он считал счастливыми.
Но окончательно он удивил меня, когда выяснилось, что некоторых слов он вообще не знает. Оказывается, еще в детстве он взял словарь Даля, вычеркнул из него все плохие слова и забыл их напрочь.
Гулять с ним по улицам было одно удовольствие: мы постоянно таскали тяжелые сумки за незнакомыми женщинами, переводили через дорогу старушек, а по субботам с утра стояли на площади Свердлова и объясняли приезжим, как пройти в 'Детский мир'.
Хорошее то было время! Никогда в жизни мне не было так спокойно и легко на душе.
Но однажды (да, это было!) мы поспорили. Вернее, спорил я, а он только улыбался и поддерживал меня под руку, чтобы я не поскользнулся и не упал.
О чем я спорил, уже не помню. Я к тому времени стал очень хорошо относиться к себе, и все, что ни делал, казалось мне единственно правильным.
Помню лишь, что распалился я не на шутку, выдернул свою руку и пошел в обратную сторону.
На перекрестке я все же обернулся - он шел, поскальзываясь и взмахивая руками. Он ведь всегда покупал самые плохие вещи, и ботинки у него были скользкие, как лыжи.
Я хотел было вернуться и помочь ему, но самолюбие остановило меня. 'А, ничего с ним не случится!' - подумал я и пошел дальше.
С того дня я его больше не видел. Я долго разыскивал его: звонил в институт Склифосовского, в милицию. В институте Склифосовского мне сказали, что таких нет, но, возможно, еще будут. А в милиции сообщили, что им все известно, за исключением того, что интересует меня.
Теперь я живу так же, как до того дня, когда чихнул на улице Горького, и вроде бы все нормально, только иногда, особенно зимними вечерами, меня тянет, как бывало, встать под сосулькой или помочь кому-то донести тяжелый чемодан.
Но без него, моего друга, я почему-то стесняюсь...
Полет
Дело на просеке было... в тайге. Ну, тайга - комары, как шприцы летают, консервные банки запросто прокусывают. Но, как прокусят, дохнут сразу.
Гадюка одна болотная тоже сдохла - укусила Пахомыча, а он злой как черт, второй месяц неопохмеленный.
Короче, сидим на просеке сами, как гадюки, как гады последние. Ну, Вася Темирляев - он из местных... Ну, тут этап гнали... Ну, в общем, у него отчество сложное: Иваныч-Трофимыч-Окулевич- Беймурат-Капитаныч строгого режима.
Ну, он, короче, весь в отца пошел - отчаянный. 'Тавай, - говорит, - я спегаю!'
Ну, Вова Гинзбург по кличке Масонская Ложка... ну, он - геолог: показывал, в какую сторону тайгу рубить, пока карту не потерял. Ну, он говорит Ваське: 'Куда ж ты сбегаешь, если до ближайшего населенного пункта две тысячи километров! И то, - говорит, - если мы в ту сторону лес валили, а то и все - две тысячи километров... два метра!'
Тут Пахомыч говорит... Молчал, старый черт, зубами жевал только что-то, а потом вставил их в рот и говорит: 'Дык, чего пехом-то? Возьмем пару моторов от пилы 'Дружба', крылья из палатки вырежем, заместо пропеллера - лопату... можно две'.
Ну, Пахомыч, старый политурокаторжанин... за политуру сидел. Политуру всю выпил, когда на мебельной фабрике работал. Ну, фабрика, пля, и встала. Ему статью: английский шпион! А хоть бы подумали: какой англичанин столько политуры выпьет и живым останется?!
'Сделаем, - говорит Пахомыч, - аэроплан, к закрытию и поспеем...'
Вова Гинзбург: 'А чертежи?!'
Но тут бригадир наш, Котя Анциферов, говорит: 'Какие, - говорит, - нафуй-мафуй, ать-мать, где-зде, еще чертежи?! Что у нас рук, ать-мать, где-зде, нету, что ли?!'
Ну, взяли мы в руки топоры, пилы, лопаты... Пахомыч зубы взял, чтобы не потерять. И - за работу. Часа два работали, не разгибаясь, а когда разогнулись... Стоит на просеке красавец аэроплан, крылья из брезента, упругие, на месте пропеллера лопаты, крест-накрест связанные, в кабине матрац...
Посуровели наши лица. А бригадир Анциферов сказал: 'Если, пля, кто еще меня на 'ты' назовет... мать-ать, где-зде... спишу на землю к едрени фени!'
Подошел к аэроплану и начертал у него на боку: 'Ан-206, часть 2-я' - это статья, по которой он первый раз привлекался. Торжественная, пля, была минута... и аэроплан быт такой красивый, что казалось, улетит без нас в страну какую-нибудь сказочную, волшебную, а может быть, - в самый коммунизм!
Ну, страху натерпелись, когда взлетали... Пахомыч от волнения каждый раз в кусты бегал. Только Анциферов скомандует: 'Пуск!' - он в кусты. И кричит оттуда: 'Робяты, погодите!'
Ну, главное было, конечно, моторы разом завести. Ну, Вовка-Масонская Ложка считает: 'Раз, два, три!..' А Темирляев только до двух считать умеет - школу-то кончал на русском языке, а учителей у них не было... один только по военной подготовке, вот он и научил Васю считать: раз-два, левой... а до трех не дошел.
