– Ты…
Но Грон не дал ему заговорить. Он выхватил меч и сделал выпад в сторону валяющегося на полу изуродованного тела.
– Тебе не нравится оружие, которое я делаю?
– Да, – взвыл тот, сверля Грона горящими глазами. – Это грязь, грязь!
Но Грон не давал ему развернуться.
– А может, тебе не нравятся мои воины, которые повернули свои клинки против извечного врага народа долин?
– Да…
Грон чуть вытянул руку и коснулся кончиком клинка горла лежащего, тот поперхнулся.
– Молчи, лживая тварь! – Он повернулся к князьям: – Каков же будет ваш приговор, властители долин?
Князья вскочили со своих мест, и их голоса слились в одном слове, срывающемся с искаженных яростью губ, и слово это было:
– СМЕРТЬ!
Когда служители уволокли извивающееся тело, в переднем ряду поднялся князь Сагион. Он окинул суровым взглядом князей и торжественно произнес:
– Князь Грон – Старейший князь Атлантора. – И бросил рукавицу в знак того, что отдает ему свой голос.
На мгновение в Палате повисла тишина. Потом на пол полетела еще одна рукавица, еще, еще, наконец они обрушились потоком. Князь Баргот медленно поднял свое искаженное яростью лицо и взглянул на Грона.
– НИКОГДА! – Он задохнулся от злости, потом продолжил, – никогда род Барготов не будет подчиняться ТАКОМУ Старейшему. – Он окинул взглядом палату и выкрикнул: – Позор народу долин! – И, гордо вскинув голову, пошел к выходу.
Когда он уже подходил к дверям, еще несколько князей поднялись и торопливо начали пробираться за ним, причем часть из них суетливо хватала уже брошенные перчатки. Для избрания Грона это уже ничего не значило. Если перчатка коснулась пола, решение считалось принятым, да и на полу их оставалось намного больше. Когда выходящие столпились в узких дверях, Грон тихо произнес:
– Стойте. – Но сказано это было таким тоном, что они невольно замерли. – Я увижу вас, – Грон сделал паузу, – либо после полудня в этой Палате, либо позже… на развалинах ваших домов.
И вот сейчас он выполнял это обещание. К Грону подскакал Ливани:
– Стена вот-вот рухнет. Грон усмехнулся:
– Тебе что, на этот раз потребуется мой приказ?
Ливани захохотал. Таран был всего лишь хитростью. Маневром, заставившим немногочисленных защитников собраться в одном месте. Штурм должен был произойти в другом месте. По сигналу Ливани вперед выехало около сотни арбалетчиков. А несколько десятков бойцов спешились перед воротами. Наблюдатели на стенах зашевелились, зорко наблюдая за действиями бойцов. Принесли длинные прочные шесты. По сути, это были необрезанные заготовки для пик. Около десятка воинов ухватились за передние концы шестов, а за задние взялись по трое. Ливани окинул сцену придирчивым взглядом и поднес к губам сигнальный рог. Гулко хлопнули арбалетные тетивы. Бойцы заорали и бросились вперед. Подскочив к стене над воротами, передние, опираясь на шесты, побежали вверх по стене. Через мгновение они уже были наверху. Тройки быстро отбежали назад готовясь забросить на стену следующих. Арбалетные тетивы не смолкали, выбивая дружинников князя, бегущих по гребню стены к месту схватки. Еще несколько мгновений – и наверху уже второй десяток. Больше не потребовалось. Ворота медленно растворились, и внутрь ворвались конные сотни. Мятеж закончился. Князь Баргот стоял перед Гроном и с ненавистью смотрел ему в лицо.
– Ну, чего же ты ждешь, убийца?
Рядом с ним на коленях стояли связанными его жена, дочери и пятеро сыновей. А также его оставшиеся в живых дружинники.
– Ты хочешь насладиться моим позором, убийца?
Грон молчал. Что ж, князь был прав. Он убийца. После этого мятежа Грон стал полновластным властителем четырнадцати долин. Четырнадцать княжеских родов были уничтожены под корень. Не осталось ни младенца, ни женщины. Грон не хотел, чтобы уцелели те, кого его враги могли бы потом подвигнуть на месть.
– Нет, князь, ты не умрешь, – молвил Грон. Он посмотрел в горящие ненавистью глаза, в которых, однако, мелькнуло удивление. – Ты останешься здесь, в долине, останешься князем. Но со мной уйдут твои дети.
– Нет! – с мукой воскликнул князь.
– Брось, – сказал Грон, – я не пожираю мясо младенцев, к тому же они уже не младенцы. Они проживут у меня год, пока ты придешь в себя, а потом вернутся к тебе.
– Я не верю, – глухо произнес князь.
– Разве ты не знаешь, что я НИКОГДА не нарушаю своего слова.
Баргот опустил голову:
– Почему?
– Ты спрашиваешь, почему я уничтожил других, но оставил в живых тебя?
Баргот молчал.
– По двум причинам. Во-первых, ты уже не опасен. Кто пойдет за тобой, зная, что все, кто был с тобой, мертвы, а ты выжил?
Баргот застонал. Грон стиснул зубы. Что ж, Баргот заслужил эту муку.
– Но не это главное. – Он пристально смотрел в искаженное лицо Баргота. – Просто, в отличие от всех остальных, я уверен, что ты тоже всего лишь орудие в руках тех, кто прислал этих фальшивых толкователей завета. А в отношении всех остальных у меня не было такой уверенности.
Когда загремел тяжелый засов, брат Эвер встрепенулся на куче тряпья. Он потерял счет времени и уже не мог сказать, когда последний раз отворялась решетка в его камере. Свеча в коридоре, напротив маленького окошка его камеры, горела круглые сутки, а миску с бурдой ему просто время от времени просовывали в небольшое отверстие внизу двери, у самого пола.
– Кто ты? – настороженно спросил он, щурясь от света факелов, который казался ему нестерпимо ярким.
– Брат Эвер, – торжественно произнес гость, – тебя вызывает для допроса Совет Хранителей.
– Наконец-то, – прошептал узник, а вслух произнес: – Какой сейчас год, брат?
Но гость уже вышел из камеры, а внутрь вошли двое дюжих служителей с тазом и кувшином воды. Ловко содрав с брата Эвера лохмотья, они намылили его с ног до головы, и один из них начал брить ему подбородок, щеки и верхнюю губу. Через час свежевымытый брат Эвер робко стоял у огромных двустворчатых дверей. Наконец двери раскрылись, и брат Эвер шагнул вперед.
Внутри небольшого покоя на вырубленных из камня тронах сидело шесть фигур в причудливых масках. Трон Хранителя Творца пустовал. Брат Эвер торопливо вышел на середину, в Круг Правды, и упал на колени. Некоторое время стояла тишина, потом поднялся Хранитель Закона.
– Знаешь ли ты, брат Эвер, что обвиняешься в небрежении долгом?
– Да, господин.
– Согласен ли ты с этим обвинением?
– Нет, господин.
– Как?! Ты, упустивший Измененного, позволивший ему распространять в мире грязное знание и впервые за три Эпохи поставивший мир на грань падения, отрицаешь свою вину?
– О нет, господин! – вскричал брат Эвер. – Я не отрицаю свою вину. Я виноват. Виноват в скудоумии, лености, страхе, и нет мне прощения, но небрежение долгом… Нет, господин, в этом я не виноват. Я тщился исполнить свой долг изо всех своих малых сил!
– Но разве все, что ты перечислил, и не есть небрежение долгом?
Тут поднялся Хранитель Порядка.
