оставшийся незанятым, зазвонил наконец. Женя крикнул:
— Валерий, тебя!
Валерий нарочито медленно, чтобы утишить сердцебиение, подошел, кашлянул и, изловчившись, произнес почти равнодушно:
— Да?..
— Валер, ты? — услышал он и, еще не зная, кто это, испытал опустошительное разочарование: голос был мужской. — Чем занимаешься?..
Теперь Валерий узнал Игоря Гайдукова. Он не обрадовался. В ту минуту его волновало только одно: Игорь занимает телефон. Игорь же сначала очень обстоятельно рассказал о спектакле в ТЮЗе, на котором только что побывал, потом подышал в трубку и спросил:
— Как, серчаешь еще?
— Да, — ответил Валерий.
— Вот я и слышу, — сказал Гайдуков. — Так вот, брат, не виноват я перед тобой. По трем, значит, причинам…
«По трем причинам!» — ужаснулся Валерий, представив себе, как Лена, пока Игорь излагает эти причины, без толку пытается дозвониться и, отчаявшаяся, уходит из автоматной будки… Душа не лежала мириться с Игорем, но главным для Валерия было — тотчас закончить разговор. И он поспешно ворчливо перебил:
— Ладно, чего долго рассуждать! Может, и верно, ты не виноват. Хватит про это!
— То-то и оно! — проговорил удовлетворенно Гайдуков. — Ну, будь здоров. Может, сегодня заскочу. Пока!
Валерий со вздохом повесил трубку.
В три она не позвонила. В четыре — тоже. Валерии, сутулясь, ходил по комнате и гадал: «Заболела? Но вчера была здорова. Раздумала? Но почему? Просто забыла? Едва ли…»
В половине пятого зашел за «Комсомольской правдой» Владимир Андреевич, отец Жени. (Соседи выписывали разные газеты и потом давали их друг другу читать.) Остановившись в дверях, он спросил Валерия:
— Случилось что-нибудь?..
— Да нет, ничего, — ответил Валерий и перестал ходить по комнате.
Он сел, и стало явственно слышным тиканье стенных часов. Каждое «тик-так» отдаляло его от двух часов, когда звонок был реален. Он вышел в коридор, словно там, где не было часов и тиканья, время проходило не так скоро и не так пугающе безостановочно.
Вернулась из магазина мать, и это говорило только о том, что приближается вечер. Она щелкнула выключателем. Свет лампы был неприятен — еще одно подтверждение того, что наступает вечер.
Приоткрыла дверь Марина Петровна, мать Жени, и позвала Ольгу Сергеевну с Валерием «на чашку чая». Такие общие чаепития или ужины часто устраивали по воскресеньям дружившие между собой соседи. Особенно по вкусу это было матерям — хождение в гости избавляло то Марину Петровну, то Ольгу Сергеевну от хозяйственных хлопот. Кроме того, Женя, страдавший отсутствием аппетита, в гостях и при гостях ел, по словам Марины Петровны, куда охотнее. Это также было немаловажно.
Едва соседи собрались за столом, раздался телефонный звонок. Валерий метнулся было из комнаты, но Владимир Андреевич его опередил.
— Это меня! — крикнул он из коридора.
Придя в комнату после короткого разговора с приятелем, он заговорщически осведомился у Валерия:
— Что, должна позвонить она?
— Должна была… товарищ один… — пробормотал Валерий.
— Понятно, — сказал Владимир Андреевич. — Все-таки ждать звонка в теплой квартире куда веселей, чем ожидать прихода девушки около какого-нибудь памятника. Мне вот, — продолжал Владимир Андреевич, — Марина одно из первых свиданий назначила около памятника Пушкину. Я ждал ее полчаса без результата, потом хлынул ливень, и под ним я простоял еще полчаса. Причем я был совершенно один на площади — все укрылись в подъездах, или под навесами, или, наконец, куда-нибудь бежали, — а я торчал у памятника, боялся, что Марина придет и огорчится, если не застанет меня на условленном месте. А она пришла, когда дождь утих, сухая — ни одной капли на нее не упало, — аккуратная такая и неторопливая. Оказалось, на пятнадцать минут она решила опоздать заранее. Пошел дождь — она решила переждать. Прошел дождь — она отправилась на свидание, ничуть не сомневаясь, что я окажусь на условленном месте…
— Попробовал бы ты на нем не оказаться! — грозно произнесла Марина Петровна улыбнувшись.
— И после этого ты на ней женился? — спросил пораженный Женя.
— Да! — ответил Владимир Андреевич с притворно сокрушенным вздохом. — Именно так.
— А я, например, — сказал Женя почти наставительно, — очень ценю в людях точность. И на неточном человеке ни в коем случае не женюсь.
— Ладно, увидим. Молоко допивай, — сказала Марина Петровна.
«Значит, это у них у всех так водится… Не только Лена… — сумрачно соображал Валерий, не чувствуя себя тем не менее сколько-нибудь утешенным. — Что ж…»
Зазвонил телефон.
— Будьте добры, Валерия… Валерий?! Ты, наверное, меня уже знать не хочешь?
— Что ты! Почему?.. — возразил он.
— Тут у меня мама прихворнула немного. Не могла ее оставить. А сейчас папа пришел, я сразу выбежала к автомату… — Она смолкла.
Слово теперь, видимо, было за ним.
— Погуляем? — предложил он.
— Погуляем… — согласилась Лена. — Хотя погода вообще-то жуткая.
— Может, тогда… может, ко мне зайдешь?
— А ты где живешь?.. — спросила она колеблясь.
— Близко! Тут совсем близко! Если проходным — две минуты. Хотя ты проходным не пойдешь, — спохватился он, подумав, что девочки, наверное, не пользуются проходными дворами. — Да все равно — рукой подать.
Он стал с воодушевлением, с уймой подробностей объяснять, как сказочно короток, прям, прост путь до его дома.
Лена сказала, что сейчас придет. И тут, вопреки всему, что растолковал, Валерий испугался вдруг, что она не найдет дороги, станет плутать, и велел ей оставаться у автомата на площади — он сам за ней прибежит.
Мать сразу заметила, как переменился в лице Валерий, когда он, уже в пальто, заглянул к Марине Петровне.
— Мама, — заговорил он быстро и возбужденно, — я сейчас вернусь!.. Нет, ничего не произошло. Сейчас ко мне зайдет мой товарищ, с которым мы на одной парте сидим. Вот и все.
Почему-то он говорил о Лене в мужском роде, несмотря на то что соседям предстояло, конечно, ее увидеть, и вообще не к чему было напускать туман.
— А как фамилия товарища? — спросила мать. — Это не Гайдуков?
— Его фамилия Холина, — ответил Валерий, продолжая упрямо говорить о Лене в мужском роде. — Мы сейчас придем. — И, желая показать, что во всем этом нет решительно ничего потайного, добавил, убегая: — Женька, ты заходи! Мы тебе по алгебре поможем.
Чего хотелось Валерию в тот вечер? Его желания были определенны: чтобы Лена понравилась матери сильно, восхитила бы ее, чтобы мать не показалась Лене замкнутой, суховатой и непременно приглянулась; чтобы все втроем они о чем-нибудь весело беседовали — пусть, например, мать примется подтрунивать над тем, как косноязычно он выражается: это у нее получается забавно и необидно.
Но вышло все немного по-другому.
Мать, как это случалось с ней только в минуты большого смущения, была церемонно и как-то даже
