старомодно вежлива. Стол оказался очень хорошо сервированным — так хорошо и тщательно, что это ошеломило в первую очередь самого Валерия, который и разостланную узорчатую скатерть и расставленную на ней посуду — ободок черный с золотом — видел до этого в употреблении не более трех раз в жизни.
Ольга Сергеевна угощала Лену, чересчур часто осведомляясь, не подлить ли ей чаю, а Валерий, морща лоб, силился вспомнить что-нибудь очень смешное. Ему казалось, что сейчас самое важное — рассмешить мать и Лену: это разрядит напряжение. Но он не мог ничего припомнить.
Внезапно вошел Женя, причесанный и одетый так, как мальчики его возраста бывают причесаны и одеты лишь в дни именин. Поздоровавшись, Женя сел за стол напротив Лены и стал молча в упор на нее смотреть.
— Тебе задачу помочь решить? Мы это в два счета… — сказал Валерий, объясняя Женино появление.
— Задача решена, — кратко ответил на это Женя, не отрывая от Лены внимательных глаз.
«Черт, как его вытурить? — подумал Валерий, готовый провалиться сквозь землю. — Он, кажется, рано спать ложится…»
Тут Валерию повезло. Постучала Марина Петровна:
— Женечка, домой! Пора спать.
Женя покорно встал. Но, прежде чем увести его, Марина Петровна стала зачем-то оживленно рассказывать, каким был Валерия в детстве. Она сообщила, что он не терпел купаний в корыте, что он — удивительно! — охотно раздаривал свои игрушки друзьям, что он был задиристым, но на редкость рассудительным мальчиком, и, наконец, что он совсем не играл с девочками — никогда их не принимал в мальчишечьи игры.
— Ни в какую не принимал, стороной обходил! — И Марина Петровна рассмеялась, оттеняя этим смехом ту разительную перемену, которая с тех пор произошла.
После этого Ольга Сергеевна коротко, но опять-таки неизвестно зачем, поведала о том, как Валерий, семи лет, заболел дифтеритом, который сперва приняли за ангину, а встав в первый раз с постели, спросил:
«Мама, я теперь больше не пациент?»
Валерию подумалось, что, слушая все это, Лена, наверное, жалеет о потерянном вечере. А она видела его смятение и сочувствовала ему.
Марина Петровна и Женя ушли, Ольга Сергеевна не мешала сыну и гостье, только изредка вставляла свое слово, но все-таки Валерий вел себя несколько принужденно, потому что вспоминал все время о речи Зинаиды Васильевны, напастях, грозящих Хмелику и Борису, о дурацком примирении с Игорем по телефону… Но обо всем этом неудобно было говорить в присутствии матери — и не потому даже, что не улыбалось ее в это посвящать: слишком долго пришлось бы вводить Ольгу Сергеевну в курс событий. И он ждал: может, мать отправится сейчас на кухню с посудой, и они останутся одни.
В это время явился Игорь. Он взросло поздоровался с Леной — пожал ей руку, учтиво поклонившись всем корпусом, — отчетливо произнес: «Добрый вечер, Ольга Сергеевна!» — и, как бы покончив на этом с торжественной частью, шумно похлопал Валерия по спине.
— Был сегодня в ТЮЗе, — сказал он. — Открывается занавес, приглядываюсь: очевидно, на сцене педсовет, а может, собрание родительское — тетеньки в белых блузочках про что-то рассуждают резво так, правда… Потом одна говорит: «Честное пионерское!» В чем, думаю, дело? Оказалось, совет отряда изображается. Пожилые артистки представляют пионеров. Нельзя, понимаешь, на это из первых рядов глядеть — а я как раз во втором сидел…
Игорь рассказывал о спектакле гораздо свободнее и комичнее, чем по телефону. Валерий слушал его со смешанным чувством: и признателен был за то, что тот всех развлек, и претило немного то, что у Игоря такое прекрасное расположение духа, когда в школе вчера все вышло довольно нескладно. Тем не менее Валерий временами фыркал, а Лена даже хохотала. И, смеющаяся, так нравилась Валерию, что, в конечном счете, он получал от шуток Игоря истинное удовольствие.
О теме спектакля Гайдуков говорил немножечко свысока, а когда Лена от спектакля перевела было разговор на последние школьные новости, взмолился:
— Ребята! В воскресенье — увольте! — и прижал руку к груди, на миг изнеможенно уронив голову, — жест, к которому куда чаще прибегают актеры на сцене, чем люди у себя дома.
Валерия покоробило. Он увидел, что и лицо Лены стало неприязненным. И не в наигрыше было дело. Игорь, если «декламировал», сам обезоруживающе над собой подсмеивался; кому-кому, а ему рисовка не была свойственна. Задевала самая суть слов Гайдукова. И, оставшись с Леной наедине — после того как все трое вышли на улицу, Игорь тотчас простился, — Валерий недобро сказал:
— Вот какой молодец! — Он кивнул в сторону, куда удалился Гайдуков. — А у Кавалерчика небось перерыва на воскресенье не было…
— И у нас с тобой! — отозвалась Лена, и Валерию стало жарко от радости, что она объединила их в этой фразе.
Остаток вечера ему везло. Было скользко. Прохожие осторожно ступали по прозрачной наледи, тускло отсвечивающей лишь вблизи от фонаря. Какая-то женщина опрокинулась навзничь; коробка консервов, выпавшая из ее рук, пролетела по мостовой целый квартал со стремительностью шайбы. Возле них кто-то судорожно дернулся, сохраняя равновесие. Был веский повод взять Лену под руку. Валерий им воспользовался.
Они шли не торопясь.
— А вы с Игорем дружите? — спросила Лена.
— Да, — ответил Валерий. — Наверное, так с класса шестого приятели. Он здорово начитанный парень, но не задается, не строит из себя, знаешь…
— А ты начитанный? — прервала Лена.
— Я приключенческую литературу почти всю прочитал, — ответил Валерий. — И, кроме того, классическую, конечно… Но классическую не всю, — добавил он честно.
— Классическую — «кроме того»? — переспросила Лена голосом, хотя и не столь беспощадным, но все-таки смахивающим на тот, которым осведомлялась когда-то насчет Макаренко.
— Классическую тоже люблю… — сказал он, как тогда теряясь от ее почти надменного тона.
— Тоже так тоже… — Лена помолчала минутку, погоняла перед собой уголек, точно в «классы» на ходу поиграла. — А мне твой Игорь что-то не очень… — Она скроила гримасу.
— Мой! — Он усмехнулся. — Я вчера решил: отрезано, был ты мне другом, хватит!
— Это когда он на комитете с Галиной в «балду» сражался?
— Да. Ты откуда узнала?
— Оттуда! Ты волком на него смотрел — вот откуда!.. А потом ничего не сказал?
— Почему? Сказал.
— Что же, интересно?
— Что, мол, дружба врозь. Ну, не в таких, может, словах… Да он понял.
— Ого! — произнесла Лена. В ее голосе было чуть-чуть завистливое уважение к такой прямоте и одновременно робость перед нею. — Что же он тогда к тебе сегодня явился?
— Так мы днем вроде помирились, — неохотно ответил Валерий.
— Помирились? Это как же? — И, так как он запнулся, ответила сама: — Я знаю — так! — Лена высвободила руку, согнутым мизинцем зацепила мизинец опешившего Валерия и, откровенно издеваясь, пропела младенческое заклинание: — «Мирись, мирись, никогда не дерись! Если будешь драться — не буду играться!..» Вот так вы и помирились, — уже не дразня, спокойно закончила она.
— Значит, думаешь, я на попятный пошел, да? — спросил он тоном мальчишки, ударяющегося в амбицию. — Думаешь, да? — повторил он, цепенея от сознания, что ведет себя несолидно, неуместно и падает в глазах Лены.
Она не ответила, только взглянула на него, точно не узнавая. И тогда Валерий, желая погасить этот взгляд, следя больше за ее глазами, чем за собственными словами, рассказал, каким скоропалительным и случайным было его примирение с Игорем, почему он скомкал разговор. Где-то в середине последнего слова его точно опалило: выдал себя! Проболтался! Она, конечно, все поняла…
Он шел и смотрел неотрывно себе под ноги, потом скосил глаза на Лену. Она тоже смотрела себе под
