Выглядела она максимум лет на сорок, хотя на самом деле ей перевалило за шестьдесят. Густые волосы, подстриженные по-мальчишески коротко, придавали ее безупречно гладкому лицу со смуглой кожей немного озорной вид, брови и ресницы были черными без всякой краски, а глаза цвета горького шоколада ничуть не утратили с годами колдовского очарования. Стройной фигуре и прекрасной осанке можно было только позавидовать даже в мои годы.
– Все очень просто, – объяснила мне Резеда Салимовна немного смущенно, – мне всю жизнь приходится работать с творческими людьми, так что внешний вид – это, скорее… рабочий инструмент, чем просто желание сохранить молодость.
– А кем вы работали?
– Почему вы спрашиваете в прошедшем ремни? – Приподняла она брови, в глазах блеснула лукавинка. – Я и сейчас работаю. Когда-то была неплохой пианисткой, сейчас преподаю в консерватории. Выступать уже не могу, техника стала хуже – руки слабеют, ничего не поделаешь.
– Ну, просто…в общем, мне показалось… то есть я подумала…
– Не смущайтесь! – Похлопала она меня по руке. – Я ж понимаю, что в моем возрасте многие уже не работают, полностью погрузившись в садово-огородные дела, культивируя на грядках овощи, а заодно и своих хиленьких городских внуков. Все правильно, но я привыкла работать, привыкла общаться с интересными людьми, что, кстати, не помешало мне вырастить прекрасную внучку Ксению. Заметьте, я растила ее от и до, а не в летний период, вперемешку с томатами и редиской.
– А как же родители? – Удивилась я.
– А что могут родители? – Пожала она плечами. – Они были совсем юными, когда появилась Ксения, сначала им надо было учиться, потом делать карьеру. Я понимала, как им не хочется тратить свою молодость на пеленки-распашонки, сама через это прошла. Только мне некому было помогать, так уж сложилось, и мне захотелось, чтобы моему сыну было легче…
Она впервые покачала головой и ненадолго замолчала, как будто что-то вспоминая.
– Так что же Ксения? – Решила я привлечь ее внимание.
– Что? Ах, да. Девочка оказалась талантливая, самостоятельная, с ей было легко. Она хорошо училась, практически не доставляла хлопот, пока была маленькой… – Она снова помедлила.
– Когда она выросла, что-то изменилось?
– И да и нет. Она выросла в прекрасного человека, блестяще окончила институт иностранных языков, самостоятельно выучила еще два языка, легко нашла работу, но… – Резеда Салимовна вздохнула. – Не знаю, откуда это в ней взялось, эта странная неудовлетворенность…
– В каком смысле?
– Ну, как бы это объяснить поточнее…Давайте-ка выпьем кофе. – Неожиданно предложила она.
Я ожидала, что она пригласит меня, как водится, на кухню, но, она остановила меня, когда я попыталась подняться с кресла:
– Что вы, сидите. Кофе принято пить в гостиной. Я принесу сюда, если вы согласны немного подождать.
Ждать долго не пришлось, я даже не успела как следует рассмотреть развешанные по стенам картины, когда Резеда Салимовна снова появилась в гостиной, толкая впереди себя деревянный столик на колесиках. Помимо чудесно пахнущего, свежесваренного кофе, она предложила мне сливки, рассыпчатое печенье и воздушные бисквиты. Обилие запасов свежайших кондитерских изделий меня удивило, ведь в фигуре хозяйки не было ни капли лишнего жира. Она снова угадала, о чем я думаю:
– Мне повезло. Организм переваривает все что угодно и ни капли не откладывает про запас. – Просто сказала она и добавила, улыбаясь, – так что могу есть пирожные хоть каждый день. Надеюсь, вы составите мне компанию? Или, как все девчонки, морите себя голодом?
– Уже нет. – Беспечно отозвалась я, в доказательство своих слов протягивая руку за шоколадным бисквитом. – Тем более, что от такого лакомства отказываться просто грех.
Женщина улыбнулась, положила себе на блюдце другое пирожное, украшенное взбитыми сливками и клубникой и осторожно отпила глоток кофе из своей чашки. Мне очень хотелось услышать продолжение ее рассказа о внучке, но я не знала, как бы поделикатнее вернуться к этой теме. Тем временем Резеда Салимовна сама возобновила прерванный разговор.
– Я говорила, что Ксения никак не могла обрести покой. – Начала она, поглаживая тонкими пальцами изящно выгнутую ручку фарфоровой чашки. – Вы, наверное, не поняли, что я имела в виду. Речь идет о работе. Ксения меняла ее так же часто, как другие девочки ее возраста меняют поклонников. Это началось не сразу. На первой работе она продержалась дольше всего, почти год, но потом они стали меняться чуть ли не каждый месяц.
– А почему вас это тревожило?
– Не знаю, наверное, дело в том, что сама я привыкла дорожить своим рабочим местом. Я проработала в консерватории больше сорока лет. Но сама по себе смена работы не самое главное. Она не просто переходила с места на место, ее просто кидало в крайности.
– Какие, например?
Она покачала головой и вот тут сказала ту самую фразу:
– Ксения у меня такая непредсказуемая! То она работает переводчиком у какого-то посла из страны, которой даже нет на карте. То вдруг устраивается гардеробщицей в ночной клуб. После этого выясняется, что она оператор турагентства, затем – секретарь этого, как его, Кибиткина, кажется. У девочки блестящее образование, а она работает гардеробщицей. Вы можете себе такое представить?
Я не могла. Мне тоже казалось, что такие перепады выглядят довольно странно.
– А сама она как объясняла свои действия?
– Никак. – Вздохнула Резеда Салимовна. – Только смеялась и говорила, что хочет успеть попробовать все, «изучает жизнь во всех ее проявлениях» – это я цитирую. Вообще-то она мечтает стать журналистом. Я старалась понять, действительно старалась. Но последняя ее выходка просто вывела меня из себя.
– И что же произошло?
– Нечто совершенно возмутительное. Если до сих пор я как-то мирилась с ее непостоянством и странностями, то теперь просто испугалась. Раньше она порхала с одной работы на другую в пределах Москвы, а теперь ей вдруг вздумалось махнуть в Сочи! Как вам такое?!
Резеда Салимовна разволновалась, на щеках проступили красные пятна, в глазах заблестели слезы.
– Она даже не предупредила меня, что уезжает так далеко, ничего с собой не взяла. Прислала открытку уже оттуда. Она специально это сделала, потому что понимала, что я ни за что не разрешу ей ехать в такую даль. – Расстроено продолжала женщина. Она старалась держать себя в руках, но это ей плохо удавалось, голос предательски дрожал, в нем чувствовалась обида и волнение за девушку, ставшую, по сути дела, дочерью этой одинокой женщины.
– Она приняла такое решение после того, как поработала у Кибиткина? – Спросила я, уже зная, какой услышу ответ.
– Совершенно верно. – Кивнул женщина. – Эта работа у писателя была одной из самых больших авантюр моей девочки. Платил он ничтожно, выдвигал какие-то дурацкие требования, вроде проживания в его доме в течение рабочей недели. Но Ксения говорила, что хочет набраться у него опыта для осуществления своей мечты о журналистике, так что деньги не имеют для нее большого значения.
– Можно мне взглянуть на открытку, которую прислала Ксения? – Спросила я.
– Конечно, если вам это интересно.
Резеда Салимовна поставила чашку на стол, поднялась и вышла в другую комнату. Я проводил ее сочувственным взглядом, и только теперь заметила большую цветную фотографию, стоящую за стеклом буфета. На фотографии была молодая смеющаяся девушка. Я встала со своего места и подошла к буфету, чтобы лучше разглядеть ее лицо. Что-то неуловимо знакомое было в этой девушке, как будто я встречалась с ней раньше, хотя лицо, как мне казалось, я видела впервые. Девушка была красивой, длинные, кудрявые волосы развевал ветер, она слегка жмурилась от солнца и улыбалась в объектив открытой улыбкой человека, уверенного в своей привлекательности. В том, что она в этом уверена, не было никаких сомнений. Она не испытывала никаких комплексов, об этом говорил и смелый макияж в розово-фиолетовых тонах и вызывающе открытая блузка в модных сиреневых, как будто слегка размытых разводах, которая не делала
