Грумсман даже пожаловал Нупу почетное членство в Клубе ЗНС и Штрафников.
На удивление Свина, мысленно уже примерявшего полосатый балахон, произошло примирение. Он был разочарован, и единственную возможность улучшения настроения видел в том, чтобы потрахаться. К несчастью он страдал бесконтрацептивностью. Попытки одолжить парочку не принесли результатов стояла ужасная и безрадостная пора перед получкой, когда у всех кончилось все — деньги, курево, мыло и особенно презервативы, не говоря уже о французских.
— Господи, — ныл Свин, — что делать? — На его счастье явился Хиросима, специалист по электронике третьего класса.
— Тебе никто не говорил о биологическом воздействии р-ч энергии? веско спросил он.
— Чего? — переспросил Свин.
— Встань перед локатором, — сказал Хиросима, — когда он излучает, и на время станешь стерильным.
— В самом деле? — спросил Свин. В самом деле. Хиросима показал ему книжку, в которой это было написано.
— Но я боюсь высоты, — сказал Свин.
— Это единственный выход, — заверил Хиросима. — Нужно лишь залезть на мачту, а я врублю локатор.
Пошатываясь, Свин поднялся к мачте и приготовился лезть. Хови Серд пошел с ним и заботливо предложил глоток чего-то мутного из бутылки без этикетки. Карабкаясь по мачте, Свин повстречал Профейна — тот, подобно птице, раскачивался в свисавшей с реи беседке. Профейн красил мачту. — Пам, парирам, пам пам, — пел Профейн. — Привет, Свин.
Мой старый приятель, — думал Свин. — Вероятно, он — последний, кого мне суждено услышать в этой жизни.
Внизу показался Хиросима. — Эй, Свин! — крикнул он. Свин глянул вниз, чего делать не следовало. Хиросима показал ему сложенные колечком большой и указательный пальцы. Свина затошнило.
— Каким ветром занесло тебя в эти края? — спросил Профейн.
— Да вот, вышел прогуляться, — ответил Свин. — Вижу, ты мачту красишь.
— Точно, — сказал Профейн. — В палубный шаровый. — Они подробно обсудили цветовую гамму «Эшафота», а затем — затяжной диспут о юрисдикции, устроенный палубным матросом Профейном, которого заставили красить мачту, хотя отвечала за это радарная команда.
Хиросима и Серд стали нетерпеливо покрикивать.
— Ладно, — сказал Свин. — Прощай старина.
— Поосторожней на площадке. — сказал Профейн. — Там лежит гамбургер, который я стащил на камбузе. Думаю вынести его через ноль-первую палубу. Свин кивнул и медленно заскрипел вверх по мачте.
Наверху он, подобно Килрою, высунул нос над площадкой и оценил обстановку. Гамбургер Профейна лежал на месте. Свин уже залезал, когда его сверхчувствительный нос почуял какой-то запах. Он повел им над площадкой.
— Замечательно, — громко сказал Свин, — пахнет жареным гамбургером. Он присмотрелся к припасу Профейна.
— Ну знаешь! — Свин стал быстро спускаться. Поравнявшись с Профейном, он крикнул:
— Приятель, ты только что спас мне жизнь. У тебя найдется конец?
— Зачем тебе, — спросил Профейн, бросая ему кусок веревки, — вешаться собрался?
Свин завязал на конце петлю и снова полез наверх. Сделав пару-тройку попыток, он заарканил гамбургер, подтянул к себе, стащил с головы бескозырку и бросил в нее гамбургер, все это время стараясь по возможности не попадать в зону действия локатора. Снова спустившись к Профейну, он показал ему гамбургер.
— Невероятно, — сказал Профейн, — как тебе это удалось?
— Когда-нибудь, — ответил Свин, — я расскажу тебе о биологическом воздействии р-ч энергии. — С этими словами он перевернул бескозырку, обрушив еще горячий гамбургер на головы Хиросимы и Серда.
— Все, что пожелаешь, — сказал потом Свин, — только попроси, приятель. У меня есть свои принципы, я не забуду.
— Окей, — сказал Профейн несколько лет спустя, стоя у кровати Паолы в нуэва-йоркской квартире на Сто двенадцатой улице, слегка закрутив ворот Свина. — Я беру свое.
— Принципы есть принципы, — Свин вздохнул. Он слез и опечаленный ретировался. После его ухода, Паола дотянулась до Профейна, увлекла его вниз и прижала к себе.
— Нет, — сказал Профейн, — я всегда говорю нет, и сейчас — нет.
— Тебя так долго не было. Так долго — с тех пор как мы вместе ехали на автобусе.
— Кто сказал, что я вернулся?
— Рэйчел? — Она держала его голову — по-матерински.
— Да, она, но…
Она ждала.
— Пусть это ужасно, но мне только не хватало, чтобы от меня кто-то зависел. Я таких людей себе не ищу
— Ты уже нашел, — прошептала она.
Нет, — думал Профейн, — она не в своем уме. Только не я, не шлемиль.
— Тогда зачем же ты прогнал Свина?
Над этим он размышлял несколько недель.
II
Все шло к прощанию.
Однажды днем, незадолго до отплытия на Мальту, Профейну случилось оказаться в районе Хьюстон- стрит, в квартале, где он жил раньше. Уже стояла осень, похолодало; темнело теперь раньше, и ребятишки, игравшие в бейсбол, уже собирались расходиться. Ни с того, ни с сего Профейн решил заглянуть к родителям.
Свернуть за угол, еще раз, и вверх по лестнице, мимо квартиры полицейского Басилиско, чья жена оставляла мусор в коридоре; мимо мисс Ангевайн, чем-то приторговывавшей; мимо Венусбергов, чья толстая дочка, постоянно пыталась заманить Профейна в ванную; мимо пьяницы Максайкса; мимо скульптора Флейка с его девушкой; мимо старой Мин де Коста, содержательницы приюта для мышей-сирот и практикующей ведьмы; мимо собственного прошлого, хотя кому оно известно? Во всяком случае, не Профейну.
Остановившись перед своей дверью, он постучал и уже по звуку догадался (как по гудку в телефонной трубке мы можем понять, дома ли Она), что дома никого нет. Тогда — раз уж он все равно здесь — Профейн повернул ручку. Они никогда не запирали двери; переступив порог, он машинально зашел на кухню проверить, есть ли что на столе. Ветчина, индейка, ростбиф. Фрукты виноград, апельсины, ананас, сливы. Тарелка книшей, мисочка миндаля и бразильских орехов. Связка чеснока брошена, как ожерелье богатой дамы, на пучки укропа, розмарина, эстрагона. Связка баккале — мертвые глазки направлены на огромный проволон, бледно-желтый пармезан и на Бог знает сколько фаршированной рыбы в ведерке со льдом.
Нет, его мать не была телепаткой, она не ждала Профейна. Не ждала своего мужа Джино, дождя, бедности — ничего. У нее просто было навязчивое желание кормить. Профейн не сомневался, что мир много потерял бы, не будь в нем таких матерей.
Он провел на кухне час, расхаживая по этому полю неодушевленной пищи, одушевляя ее кусочки и
