Он принялся яростно чистить зубы. Она видела в зеркале, как огромный цветок лепрозно-окрашенной пены расцветает у него во рту и стекает вниз по обе стороны подбородка.
— Хочешь уйти? — закричала она, — Давай, вали!
Он что-то сказал, но никто из них не понял слов, прошедших через пену и зубную щетку.
— Ты боишься любви, значит есть кто-то еще, — сказала она. — Конечно, пока тебе не приходится что-то отдавать, не приходится к кому-то привязываться, ты можешь говорить о любви. Но о чем бы ты ни говорил, все будет ненастоящим. Это лишь способ самоутвердиться. И унизить того, кто хочет достучаться до твоей души, — унизить меня.
Профейн издавал булькающие звуки в раковине — он отпивал из крана и полоскал рот.
— Видишь, — оторвавшись глотнуть воздуха, — что я тебе говорил? Разве я тебя не предупреждал?
— Люди могут меняться. Неужели тебе никик не сделать усилие над собой? — Она скорее удавилась бы, чем заплакала.
— Мне не измениться. Шлемили не меняются.
— Меня уже тошнит от этого. Ты когда-нибудь перестанешь оправдываться? Ты раздуваешь свою дряблую, нескладную душу до Универсального Принципа.
— А ты со своим «Эм-Джи»?
— Какое это имеет отношение к…
— Знаешь, о чем я все время думаю? О том, что ты — придаток. Что ты твоя плоть — распадешься скорее машины. Что машина сохранится. Даже на свалке она будет выглядеть так, как выглядела всегда, и пройдет тысяча лет, прежде чем она проржавеет до неузнаваемости. Но никакой Рэйчел к тому времени уже не будет. Так, запчасть, дребедень, типа радиоприемника, обогревателя или дворников.
У нее был расстроенный вид. Но Профейн не унимался:
— Я начал думать о шлемилях, о мире вещей, с которыми надо держать ухо востро, только увидев тебя наедине с «Эм-Джи». Мне и в голову не пришло, что это могло быть извращением. Я просто испугался.
— Это только демонстрирует твои познания о девушках.
Он почесал голову, рассыпая по ванной крупные хлопья перхоти.
— Слэб был моим первым мужчиной. Никто из красавчиков в твидовых пиджаках у Шлоцхауэра не добился больше обнаженной руки. Неужели ты не знаешь, бедный Бен, что девушке нужно излить свою девственность — хоть на ручного попугайчика, хоть на автомобиль, — но большую часть времени она изливает ее на саму себя.
— Нет, — сказал он, его слипшиеся волосы топорщились, ногти пожелтели от набившихся частичек омертвевшего скальпа. — Это не все. Не пытайся отвертеться.
— Ты не шлемиль. Ты — обыкновенный. Все из нас в чем-то шлемили. Выйди только из своей ракушки скунжилле и увидишь.
Он стоял — грушевидный, с мешками под глазами, совсем несчастный.
— Чего ты хочешь? Сколько тебе надо? Этого хватит? — он потряс перед ней неодушевленным членом.
— Не хватит. Ни мне, ни Паоле.
— Где она…
— Где бы ты ни оказался, всегда найдется женщина для Бенни. Пусть это тебя утешит. Всегда у тебя будет дырка, в которую можно сунуться без страха потерять частичку драгоценного шлемильства. — Рэйчел, тяжело ступая, ходила по комнате. — Хорошо. Все мы шлюхи. У нас твердая цена — хоть за «обыкновенно», хоть за «по-французски», хоть за 'вокруг света' — за все одна. Можешь ты ее уплатить, милый? Не пожалеть мозга, сердца?
— Если ты думаешь, что мы с Паолой…
— С кем угодно. Пока не откажет эта штука. Целая вереница — некоторые лучше меня, но такие же глупые. Мы все можем вляпаться, поскольку она есть у каждой, — дотрагиваясь до промежности, — и когда она говорит, мы слушаем.
Она лежала на кровати.
— Давай, маленький, — сказала она, чуть не плача, — эта — бесплатно. За любовь. Залезай. Отличная штука, даром.
Как это ни абсурдно, Профейн вспомнил электронщика Хиросиму с его мнемоническим правилом для запоминания порядка цветов резисторов.
Через Крайнее Комнатное Окно Жирным Задом Голая Флор Собирает Барыш (или 'Голая Флор Берет не Задумываясь'). Отличная штука, даром.
Можно ли измерить их сопротивление в омах? Когда-нибудь, с Божьей помощью, изобретут электронную женщину. Может, ее назовут Флор. Как только с ней возникнут проблемы, можно будет заглянуть в инструкцию. Модульная система — не подходит толщина пальцев, температура сердца, размер рта? Замени, вот и все.
Он все-же залез.
В тот вечер «Ложка» гудела громче обычного, несмотря на то, что Мафия угодила в каталажку, а те из Команды, кого отпустили под залог, должны были вести себя безукоризненно. Как ни как, суббота на исходе собачьих дней.
Незадолго до закрытия к весь вечер пившему, но почему-то не пьяневшему Профейну подошел Стенсил.
— Стенсил слышал, у вас с Рэйчел неприятности.
— Не надо.
— Ему сказала Паола.
— А ей сказала Рэйчел. Ладно. Купи мне пива.
— Паола любит тебя, Профейн.
— Думаешь, меня это трогает? Что, самый умный? — Стенсил-младший вздохнул. Одновременно послышалось звяканье, и бармен закричал: 'Время, джентльмены, прошу вас'. Командой приветствовалось все типично английское.
— Время для чего? — Стенсил задумался. — Для слов, пива. Для очередной пьянки, очередной девушки. В общем, не для важных вещей. У Стенсила есть проблема. Женщина.
— Да ты что? — сказал Профейн. — Ну и ну! Впервые слышу о таких проблемах.
— Вставай. Пошли.
— Мне нечем тебе помочь.
— Стань на время ухом. Ему больше ничего не нужно.
Выйдя на Гудзон-стрит: — Стенсил не хочет ехать на Мальту. Он просто боится. Видишь ли, с 1945 года он разыскивает женщину. Или мужчину, точно неизвестно.
— Зачем? — спросил Профейн.
— Зачем? — повторил Стенсил. — Если он ответит, значит, поиск завершен. Почему мы цепляем в баре одну девчонку, а не другую? Если б знать почему, она никогда не превратилась бы в проблему. Почему начинаются войны? Если б знать почему, наступил бы вечный мир. Вот и здесь мотивы являются составной частью объекта преследования.
— Отец Стенсила упоминал о ней в своих дневниках где-то в начале века. Стенсил заинтересовался ею в сорок пятом. Может, от скуки, или потому что старый Сидней так и не сообщил сыну ничего стоящего, или нечто у сына внутри требовало тайны, ощущения погони, чтобы поддержать межклеточный метаболизм? Возможно, тайна служит ему пищей.
— Но он избегал Мальты. В его руках были лишь части нити — ключи, намеки. Стенсил-младший побывал во всех ее городах, преследовал ее, пока обманчивые воспоминания или исчезнувшие здания не заводили его в тупик. Во всех ее городах, кроме Валетты. Отец умер в Валлетте. Он старается убедить себя, что встреча Сиднея с В. и его смерть — события отдельные, никак между собой не связанные.
— Тщетно. Поскольку вдоль первой ниточки — от юношеской, грубой египетской операции в духе Маты Хари, в которой она как всегда работала на себя, а не на дядю, когда искры Фашоды метались в поисках бикфордова шнура, и до 1913 года, когда она, поняв, что сделала все посильное, взяла таймаут для
