дольки, делая их собой. Вскоре совсем стемнело; поджаристая корочка мяса и кожура фруктов заблестели в свете из окна напротив. Упали первые капли дождя. Профейн ушел.
Они догадаются, что он заходил.
Профейн, теперь свободный по ночам, решил, что может, не идя на серьезные компромиссы, позволить себе почаще заходить в 'Ржавую ложку' и 'Раздвоенный тис'.
— Бен, — кричала Рэйчел, — меня это унижает! — Видимо, еще с ночи его увольнения из Ассоциации антроисследований, он унижал ее всеми известными ему способами. — Почему ты не разрешаешь мне найти для тебя работу? Сейчас сентябрь, студенты разъехались, на рынке труда ситуация благоприятна как никогда.
— Считай, что я в отпуске, — сказал Профейн. Но как выкроить отпуск, имея двух зависимых от тебя людей?
Никто и глазом не успел моргнуть, как Профейн стал полноправным членом Команды. Под опекой Харизмы и Фу он научился употреблять имена собственные, не пьянеть, сидеть с искренней миной на лице, курить марихуану.
— Рэйчел, — прибежал он через неделю, — я выкурил косяк.
— Убирайся!
— Почему?
— Ты стал фальшивить, — сказала Рэйчел.
— Тебе не интересно, что при этом чувствуешь?
— Я пробовала. Это глупо, похоже на мастурбацию. Если ты так развлекаешься, отлично. Но подальше от меня.
— Всего разок. Надо же было попробовать.
— В этом «разке», скажу я тебе, все и дело. Команда не живет — она пробует. Она не создает, а лишь говорит о людях, которые создают. Варезе, Ионеско, де Коонинг, Витгенштейн — меня сейчас вырвет. Она пародирует себя же, сама того не желая. «Тайм» принимает это всерьез и вполне осознанно.
— Это интересно.
— Но при этом теряешь нечто человеческое.
Под кайфом он не мог спорить. И убежал развлекаться с Харизмой и Фу.
Взяв с собой приемник, Рэйчел заперлась в ванной пореветь. Кто-то пел старую банальную песню о том, что ты всегда огорчаешь того, кого любишь и кого не стоит огорчать. Да, — думала Рэйчел, — но любит ли меня Бенни? Я-то его люблю. Кажется. У меня нет ни малейшей причины любить его. — Рэйчел плакала.
Около часа ночи она явилась в «Ложку» вся в черном, с распущенными волосами, без косметики, если не считать подведенных тушью печальных енотовых колец вокруг глаз, похожая на всех прочих девушек Больных.
— Бенни, — сказала она, — прости меня. — Позднее:
— Можешь огорчать меня. Только приходи домой… со мной… в постель… — И много позже, в ее квартире, отвернувшись лицом к стене: — Можешь даже не быть мужчиной. Лишь притворяйся, что любишь.
От сказанного настроение Профейна не улучшилось. Но и не отвратило его от «Ложки».
Как-то вечером они со Стенсилом пили в 'Раздвоенном тисе'. — Стенсил уезжает, — сказал Стенсил. Очевидно, ему хотелось поговорить.
— Мне бы самому отсюда куда-нибудь уехать.
Стенсил-младший, старый Макиавелли. Вскоре он добился того, что Профейн заговорил о своих проблемах с женщинами.
— Не знаю, чего хочет Паола. Ты ее лучше знаешь. Чего она хочет?
Неприятный вопрос для Стенсила. Он уклонился от ответа:
— Разве это не ваше дело? Что тут сказать?
— Нет, — сказал Профейн, — нет и нет.
Но Стенсил пришел и на следующий вечер.
— Дело в том, — признал он, — что Стенсилу с ней не справиться. А ты справишься.
— Молчи, — сказал Профейн, — и пей.
Пару часов спустя оба порядочно наклюкались.
— Ты не подумываешь отправиться с ними? — поинтересовался Стенсил.
— Зачем? Я уже там был.
— Разве Валлетта не трогает тебя? Не пробуждает чувства?
— Я пошел в Кишку и напился, как все остальные. Был слишком пьян, чтобы чувствовать.
Его слова принесли Стенсилу облегчение. Он до смерти боялся Валлетты. В этой поездке он чувствовал бы себя увереннее, если Профейн, или кто-нибудь еще: (а) позаботился бы о Паоле, (б) составил бы ему компанию.
Стыдись, — твердила совесть. Старик Сидней поехал туда, хотя все было против него. Поехал в одиночку.
Ну, и что у него вышло? — думал Стенсил — слегка хмурый и немного подавленный.
В наступление:
— Где твой дом, Профейн?
— Там, где я нахожусь в данный момент.
— Оторван от корней. Кто из них не оторван? Кто из них не смог бы завтра собраться и отправиться на Мальту, на Луну? Спроси их почему, и они ответят: 'А почему бы и нет?'
— На Мальту мне плевать с высокой колокольни. — Но что-то есть в этих разбомбленных домах, желтовато-коричневых обломках, бурлящем Кингсвее. Как там Паола назвала свой остров? 'Колыбель жизни'?
— Мне всегда хотелось, чтобы меня похоронили в море, — сказал Профейн.
Заметь Стенсил связку в этой ассоциативной цепи, ему открылось бы полное благосклонности сердце. Но они с Паолой никогда не говорили о Профейне. Кто такой Профейн, в конце концов?
По крайней мере, кем он был до сих пор. Они решили оттянуться на вечеринке в районе Джефферсон-стрит.
Завтра была суббота. Раннее утро застало Стенсила в бегах по знакомым, которых он оповестил о предполагаемом третьем попутчике.
Третий попутчик тем временем пребывал в тяжком похмелье. Его Девушка призадумалась не на шутку.
— Почему ты ходишь в «Ложку», Бенни?
— А что?
Она приподнялась на локте. — Раньше ты так не говорил.
— Каждый день мы в чем-то лишаемся невинности.
Не задумываясь: — А как насчет любви? Когда ты перестанешь быть девственником в любви, Бен?
В ответ Профейн скатился с кровати, дополз до ванной и обнял унитаз, собираясь проблеваться. Рэйчел, словно оперная певица, сложила руки у одной груди. 'Мой мужчина'. Профейн передумал и решил покривляться перед зеркалом.
Она подошла к нему сзади, с растрепанными со сна, распущенными волосами и прижалась щекой к его спине, точь в точь как прошлой зимой Паола на пароме. Профейн рассматривал свои зубы.
— Оставь в покое мою спину, — сказал он.
По прежнему прижавшись: — Так. Выкурил один косяк и уже подсел. В тебе говорит косяк?
— Говорю я. Отойди!
Она отошла. — Куда отойти, Бен, чтоб тебе показалось достаточно? Наступила тишина. Мягко, испытывая угрызения совести: — Если я на что и подсел, так это на тебя, Рэйчел А. — Разглядывая в зеркало недоверчивую Рэйчел.
— На женщин, — сказала она, — на том, что по твоему является любовью брать, брать и брать. А не на меня.
