– Ваша группа занимается и сатанизмом?
– Наши враги многочисленны, Матье, но главный, самый опасный, самый… постоянный – это тот, кому удалось убедить нас в том, что его не существует.
Мне сразу же вспомнилась бессмертная фраза Бодлера из «Парижского сплина»: «…самая лучшая из всех выдумок дьявола – убедить нас в том, что его не существует!».[30] Но Замошский процитировал другой текст:
– «Зло не только недостаток чего-то, оно деяние живого существа, хитроумного, развратного и развращающего. Ужасная, таинственная и опасная реальность». Ты знаешь, кто это написал?
– Павел Шестой в энциклике семьдесят второго года. В то время этот отрывок наделал много шума.
– Совершенно верно. Ватикан уже тогда принимал дьявола всерьез, но с приходом Иоанна Павла Второго наша позиция еще более укрепилась. Ты знаешь, что Кароль Войтыла сам занимался экзорцизмом? – На его лице мелькнула улыбка. – Все, что ты видел внизу, профинансировано им. И большая часть наших средств идет на борьбу с Сатаной. Потому что в конечном счете это самое главное.
Я стоял у выхода в сад, спиной к солнцу. Замошский присел на каменный парапет с пятнами лишайника. После посещения бункера меня мучил один вопрос:
– Люк Субейра приезжал сюда?
– Один раз.
– Ему наверняка здесь понравилось.
– Люк был настоящий солдат. Но я тебе повторяю: ему не хватало выдержки. Он слишком верил в дьявола, чтобы эффективно с ним бороться.
Я подумал о сатанинских предметах, обнаруженных Лорой. Прелат продолжал:
– Чтобы сражаться с Сатаной, надо дистанцироваться от него. Никогда ему не верить, никогда его не слушать. Это парадокс, но чтобы одолеть демона как реальность, надо обходиться с ним как с химерой, как с миражом.
Я погасил сигарету о камень, затем спрятал окурок в карман. Замошский держался абсолютно прямо. Его широкие плечи, белый воротничок, седой бобрик волос говорили о мощи воина и излучали тайное обаяние. При общении с ним возникало необъяснимое чувство безопасности. Я спросил:
– А вы-то сами верите в дьявола? Я хочу сказать: в его физическую и духовную реальность?
Он рассмеялся:
– Чтобы тебе ответить, мне понадобится целый день. А может быть, еще и ночь. Ты читал «Плату за страх»?
– Давно.
– Помнишь, с чего она начинается?
– Нет.
– Жорж Арно писал: «Не следует искать в этой книге географической точности, которая всегда обманчива. Гватемалы, например, не существует. Я это знаю, потому что я там жил».[31] То же самое я мог бы я мог бы тебе сказать о дьяволе: «Лукавого не существует. Я это знаю: вот уже сорок лет, как я с ним сражаюсь».
– Все это лишь игра слов.
Замошский встал, вдохнул и грустно заметил:
– Свидетельства существования дьявола встречаются повсюду, Матье. В сатанинских сектах, где мужчины и женщины предаются самому худшему разврату. В сумасшедших домах, где шизофреники убеждены, что в них сидит демон. Но главное, в каждом из нас, в каждом закоулке души, когда желание, воля, подсознание выбирают пропасть. Можно ли из этого вывести, что наш мозг питает
– Значит, вы верите в нечто зловещее, существовавшее до создания мира? В предвечную силу, которая стала источником зла во вселенной?
Замошский мимолетно улыбнулся каким-то своим мыслям. Он сделал несколько шагов и вернулся ко мне.
– Я верю в то, что у нас еще много работы. Пошли. – Он посмотрел на часы. – Твое свидание приближается.
– Какое свидание?
– В пять часов Манон будет ждать тебя вот здесь, в саду. Вон на той скамье.
85
В Польше смеркалось раньше. Или же собиралась гроза. А может быть, что-то случилось с моим восприятием света. Когда я в назначенный час вышел во внутренний двор, мне показалось, что деревья, кусты, витражи уже тонули во мраке. Только ртутные отблески заходящего солнца еще играли в верхушках кипарисов, ветвях самшита, цветных стеклах окон.
Я шел по двору. Внезапно я различил белое пятно у основания колонны, подпирающей фигуру святого. Я разглядел светлую волну волос на фоне серой спинки скамьи. Мне сразу же вспомнилась опера Массне «Манон», которую я часто слушал в студенческие годы. Там есть реплика, когда героиня впервые встречает кавалера Де Грие: «На каменной скамье я жду! Придите!..»
Еще три шага, и волнение овладело всем моим существом.
Она была здесь, Манон Симонис.
