бросился искать ее в церквях, школах, официальных учреждениях. Одна только мысль преследовала меня: она спасла мне жизнь. А меня не было рядом, чтобы спасти ее от смерти.
Я продолжал поиски днем и ночью и в конце концов оказался среди трупов – окровавленных, растерзанных, непристойно нагих. Я вглядывался в них, приподнимал головы, откидывал волосы. От моих рук несло смертью, все мое тело пропахло разложением – и жившая во мне любовь, казалось, подверглась тлению. Внутри я был трупом. Я не нашел той женщины.
Следующая неделя была кошмаром. Убийства, разрытые могилы, сожжения на костре. В этом аду я все еще искал любовь. Я сходился с другими женщинами, но все время думал о своей спасительнице. Меня снедали угрызения совести и отвращение к себе. Однако среди испарений холеры и разложения, под шум экскаваторов, зарывавших груды тел, я продолжал совокупляться с кем попало, находя партнерш в палатках, крадя ночь, час у небытия и позора. Я, подобно другим, был охвачен ужасом и отчаянием.
Конец этому сексуальному исступлению положил приступ паралича. Возвращение во Францию на санитарном самолете. Перевод в Центральную больницу Святой Анны в Париже. Там желание было убито депрессией и гигантскими дозами лекарств. Зверя прикончили.
Ровное спокойствие длилось долгие годы.
Ни малейшего влечения к женщинам.
Затем моя христианская гордость взяла верх. Снова я клялся в исключительной любви к Богу. Не было и речи о том, чтобы кому-то отдавать мое сердце и тело, ибо они принадлежали только Всевышнему. Я снова зашел в тупик.
У меня больше не было сил оставаться священником и не хватало смелости быть мужчиной.
На помощь пришла профессия полицейского. Работая в полиции нравов, я начал встречаться с проститутками – единственными, кто мог мне помочь. Любовь без любви – такова была моя участь. Облегчить тело, не затронув души. Мне пришлось выбрать именно это уродливое решение.
От первого раза у меня сохранилось пристрастие к черной коже. Я снова и снова приходил в клубы «Кер самба» и «У Руби». А еще я стал бывать в тайных франко-азиатских агентствах. Вьетнамки, китаянки, тайки…
Экзотика, незнакомые языки играли роль фильтров, дополнительных преград. Невозможно влюбиться в женщину, когда ты не можешь разобрать даже ее имени. Так я удовлетворял свои прихоти, требовал их исполнения от своих партнерш, пряча свое сердце под некой гнусной оболочкой.
Но удовлетворение длилось недолго. Я отверг любовь, но она от меня не отказалась. Когда после мерзкого сеанса секса ко мне возвращалась ясность сознания, я погружался в еще более острую печаль. Этой ночью я тоже что-то упустил. И это «что-то» сидело занозой у меня в груди.
Быть может, меня защищала моя вера, экзотика, сама плоть, но отсутствие чего-то ощущалось все сильнее, становилось все мучительнее. Это было хуже всего. Я совершал святотатство. Я топтал любовь, и порочная, осмеянная, опошленная любовь мстила за себя, нанося мне глубокие незаживающие раны…
После радиопередачи в библиотеке я удалился в свою келью, пропустив ужин и вечернюю молитву. В тридцать пять лет я уже испытывал безрассудный страх перед Манон, которая двумя улыбками повергла меня в полную растерянность. Своим появлением она разрушила всю мою стратегию защиты, хрупкую и иллюзорную.
Я решил вернуться к своему расследованию.
Не снимая плаща, дрожа от холода, я устроился за маленьким письменным столом, где – уступка современности – стоял простой ПК. В Интернете нашел сайты интересующих меня газет. На первой и четвертой страницах «Републик де Пирене» была помещена статья об обнаружении двух трупов около деревни Мирель в окрестностях Лурда. О докторе Пьере Бухольце отзывались как об одном из виднейших специалистов Лурда, а о снайпере-убийце Ришаре Моразе писали, что он выходец из Швейцарии, пятидесяти трех лет, часовщик. Затем автор говорил о двух загадках, которые предстоит решить следствию: кто убил Мораза и зачем швейцарский часовщик отправился за тысячу километров от дома, чтобы прикончить врача-пенсионера, специалиста по чудесам?
Я перешел к газете «Курье де Юра», посвятившей длинную статью Стефану Сарразену, капитану жандармерии, найденному убитым в ванной комнате. О надписи над ванной не было ни слова. Ничего о пытках. Предосторожность жандармов или прокурора? Следствие было поручено капитану Отдела оперативных расследований Безансона Бернару Брюжену. Был также назван судебный следователь – Корина Маньян, занимавшаяся и делом Симонис.
В статье даже не высказывалось никаких предположений, преступление было просто необъяснимо. Ни мотива, ни свидетеля, ни подозреваемого. Журналист также набросал портрет Сарразена: образцовый офицер с блестящей служебной характеристикой, очень способный. Я обратил внимание на то, что подлинное имя жандарма – Тома Лонгини – еще оставалось для следствия тайной.
Скоро она откроется. Я представлял себе, какая возникнет цепная реакция. От Сарразена перейдут к делу матери Симонис. Затем к досье дочери Симонис. А отсюда уже всего шаг до открытия, что Манон жива. Сколько пройдет времени, прежде чем жандармерия Безансона бросится на поиски Манон?
Я схватил сотовый телефон. Связь работала. Сообщение было только одно: от матери, благодарившей меня за отца Стефана, с которым у нее установился «духовный контакт». Она чувствовала себя гораздо более «в ладу с самой собой», после того как побеседовала с ним. Я улыбнулся. Мне казалось, что сообщение пришло с другой планеты, но визит к этому священнику мне бы тоже не повредил.
От Фуко, Маласпе, Свендсена – никаких новостей.
Придется подналечь.
Я набрал номер Фуко. При звуке моего голоса мой помощник завопил:
– Черт, Мат, ты где?
– В Польше. У меня нет времени объяснять.
– Дюмайе оторвет нам голову и…
