Григорий этот самый, который Победоносец, Салуян Кривой Нос, Никита Добрый, Макс Лаутт, братья Тукша Ых и Ешка Ых. Ланселот ещё… Хотя нет, Ланселот не в счёт. Пиарил он себя, конечно, по-чёрному. Особенно перед дамами любил залиться соловьём. Типа: «Мадам, поверьте, я был девятнадцать раз ранен легко, пять раз тяжело и три раза смертельно». И ля-ля-ля. И бла-бла-бла. Но Охотник из него был как из меня теннисистка Шарапова. Никакой.
А вот вышеназванные действительно были рыцарями без страха и упрёка. Доблестными, великими воинами. Своё дело знали — у каждого на счету десятки поверженных драконов. Что не имя, то легенда.
Было время.
От начала начал и до позапрошлого века.
Что касается позапрошлого, девятнадцатого века, то имён он нам почти не оставил, ибо все серьёзные Охотники к 1799 году собрались в Легионе Безымянных Героев. Они охотились на нас инкогнито, утверждая, что сражаются не ради славы, но во имя правого дела.
Называть геноцид «правым делом» — это, конечно, сильно. Но люди есть люди. Их не переделать.
К слову сказать, не долго Легион просуществовал. Чуть больше века. Что-то там между собой не поделили легионеры, рассорились, чуть до смертоубийства дело не дошло. Оно и понятно: пусть и Охотники, но всё же люди, а людям свойственно желать славы. Даже деньги иной раз могут поделить по-братски, славу — никогда. Хлебом не корми — повесь фото на доску почёта. Объяви самым-самым. Поставь высшую оценку. Подними в рейтинге. Назови непревзойдённым. Возвысь над остальными.
Из-за таких вот дешёвых понтов и выродился Легион, разбился в 1902 году на кучу небольших кланов.
Из Охотников прошлого века Эдди Крепыша можно вспомнить из клана Мечека. Из клана Торчика: Стива ван Зандта, Гошу Настырного и Винсента Пасторе. Из клана Брро: Данко Могилевского и Хижика Зловоя-младшего, которого Щгенк-Смуртф-Хман завалил восемь лет назад в Праге на площади перед ратушей. Кого ещё навскидку?
Пожалуй, больше и некого.
Остальных доброхотов никто не помнит, в мясню их захороводили мои братья по чёрной крови. Да и я — чего скромничать — всех, кто на меня в своё время дёргался, втоптал в бесславие. Лет триста назад, чуть ли не каждый год рубился, и на круг за свой немалый век гавриков восемьдесят (или около того) угомонил.
Это только, разумеется, Охотников.
Если же считать тех гадёнышей, которые по разным причинам попадали в мой персональный Список Золотого Дракона, так это без малого под три тысячи выйдет. Только одно с другим путать не стоит: то это то, а это совсем не то. То в силу традиции, смысл которой потерян, но маховик, которой не остановить, а это — во славу Справедливости и ради Силы. Вещи по внутренней сути принципиально разные. Хотя, конечно, результат одинаков: душу вон, а тело в землю.
Да — тело в землю.
Так уж выходит по жизни, что у каждого дракона, как и у каждого хирурга, есть своё персональное кладбище. Не знаю, правильно это или нет (не мне о том судить), но так было, так есть и так будет. Не нами заведено, не нам и прекращать. Пока существует на белом свете драконы, будут появляться Охотники, и будут продолжаться кровавые сечи один на один. И пока не перебьют Охотники всех драконов, будут золотые драконы в Ночь Полёта истреблять грешников, поскольку праведники — по какому-то глупому несправедливому закону — умирают сами и гораздо чаще.
Из нынешних воинствующих ксенофобов, я мало кого знаю. Слышал, есть в некоторых кланах небесталанные, но я так скажу: пыхтеть им ещё и пыхтеть, чтобы старый дракон хоть одного из них запомнил по имени. А уж на реверс монеты попасть так и подавно никому из них не суждено. Не те сейчас времена: и нас драконов стало меньше, и у людей нынче другие герои — не охотники на драконов, а артисты-футболисты и прочие клоуны. Удивительно, что Победоносца-то тиснули на нынешние копейки, а не какого-нибудь Прилипа Киркойровроева. Или иную раскрученную до уровня всенародной популярности зияющую пустоту. С них бы сталось.
Но раз случилось, пусть красуется Егорий. А заодно — что справедливо — поверженный им безымянный дракон. Для людей, конечно, безымянный, мы-то драконы знаем, что звали его Шнег-Акъелз- Птош, и что был он вполне безобидным топазовым драконом. Землю пахал, подковы ковал, а помимо — пользовал простых палестинцев от разных хворей. Когда пиявками, когда магией, когда добрым словом. Лечил-лечил, а они его раз и сдали с потрохами проезжему рыцарю. Типичный случай. Обычные дела.
«Помогай им, не помогай, — в который раз уже подумал я на счёт людей, — а всё равно рано или поздно заявится по твою душу Охотник с копьём наперевес и с мечом на поясе».
Как только я об этом подумал, тут меня и пробило: «Мать моя, Змея, совсем из головы вылетело! С нынешнего же утра сам являюсь объектом Охоты».
Опомнился, лихо развернулся у платины ГЭС и покатил назад. На «шанхайку», на китайский рынок, за правильными набойками к мастеру Лао Шаню. Личная безопасность — прежде всего. Дело потерпит.
Тут и думать нечего, конечно, потерпит — ведь кто его закончит, если я стану дохлым?
Болид пристроил (ближе никак не получилось) у Института ортопедии, и к рынку, чертыхаясь, но бодрячком, поднялся на своих двоих. Как только свернул на Софьи Перовской, сразу нырнул в ряды и стал продираться сквозь толпу к центральной площадке. Проходя мимо торговцев обувным ширпотребом, успел внести посильную лепту в исполнении Моисеевой заповеди «Не укради». Попутно и без напряга. Как всякий золотой дракон, я чрезвычайно легко решаюсь на поступки.
А получилось так.
Иду-гляжу: юркий прыщеватый тип подрезает сумку у дамы бальзаковского возраста и кустодиевских форм. Ушла тётка с головой в сбивание цены за выбранные туфли и ни черта вокруг себя не видит. Раззява раззявой. А парень чик-чик лезвием, зажатым между пальцев. Любо-дорого смотреть. Профи. Хотя, конечно, сволота.
Он уже почти принял лопатник, когда я врезал ему по почкам.
Без замаха.
Но кастетом.
Прыщавый охнул и, зацепив лоток с ворохом пробковых сабо, упал на колени.
Наслаждения от восстановления справедливости я, честно говоря, в полной мере не получил: от поверженного ворюги омерзительно несло псиной, туфли, которые присмотрела тётка, были пошлого кислотно-канареечного цвета, а динамики музыкального киоска исторгали на всю округу: «Может быть, и я вкуса миндаля, и могу порхать, веками махая». Именно вот это вот они исторгали. Безусловно, мощное откровение, но как-то так нифига не «El Fuego» от Карлоса Сантаны. Ну и какое при таком вот антураже может быть наслаждение?
«В мире людей нет гармонии, — констатировал я, выбираясь из торговой кишки. — Нет, не было и никогда не будет».
Старый колдун Лао Шань, которого я знаю с тех самых пор, как направил меня в Город на охрану Вещи Без Названия наставник вирм Акхт-Зуянц-Гожд, сидел на табурете там, где и всегда, — возле своей перекошенной будки с вывеской «Ремонт обуви». В его облике за те месяцы, пока не видел его, ничего не изменилось. Та же драная ушанка, выцветшая футболка с надписью «СССР-USSR» и номер «Известий» от 24 августа 1956 года.
— Ни хао, прежде рождённый, — поприветствовал я, присаживаясь на свободный табурет.
Мастер ответил, не отрываясь от газеты:
— Ни хао, Держащий Жемчужину Во Рту. — И пригласил: — Падай.
— Уже, — сообщил я.
Он ничего не сказал.
И ещё раз ничего не сказал.
И ещё раз.
Мне ничего не оставалось, как терпеливо дожидаться, пока он дочитает статью до конца.
Эту статью о международной конференции по Суэцкому каналу он перечитывает по тридцать раз на
