— В смысле?
— Сдаётся, гонишь. Не мог Лёха пакет у постороннего взять. Особливо у такого. Уж больно морда лица у тебя хитрая.
Не знаю, действительно ли он проявил бдительность, или просто переключился на любимую игру маленьких человечков «Я с кокардой, ты — дурак». Выяснять не стал. Используя остаток Силы, которую стянул у Михея при заморозке пластилина, поджёг мусор в урне. Стояла переполненная возле стены, попалась на глаза, я и шваркнул. Гори, гори ясно, чтобы не погасло.
Дальше закрутилось.
Заметив огонь (не заметить его было невозможно — полыхнуло будь здоров), мужик по-детски ойкнул, подскочил, опрокинув табурет, и с прытью, которой я от него не ждал, метнулся к огнетушителю. Решительно сорвал аппарат с крюка, но задействовать не смог. Не знал, как. Вместо того чтобы просто вырвать чеку, навести раструб и дёрнуть вниз рычаг, зачем-то перевернул баллон вверх дном и несколько раз шваркнул об пол. Получив нулевой результат, ещё раз ойкнул, отшвырнул бесполезный баллон в сторону и побежал к стойке. На миг исчез за ней и появился уже с электрочайником. Залив огонь кипятком, подхватил урну и, оставляя за собой чадящий шлейф, побежал на улицу.
Пока он героически боролся с очагом возгорания, я спокойно изучал список сотрудников. На мою удачу среди них числился лишь один человек с именем Лёха — Белобородов Алексей Вадимович. Согласно записи, проживал он по адресу: улица Бабушкина, дом 56, квартира 42.
— В жизни всегда есть место подвигу, товарищ, — сказал я охраннику, столкнувшись с ним на выходе.
— Да иди ты! — посоветовал мужик в ответ.
Я воспользовался его бескорыстным советом и направился к заждавшемуся меня болиду.
На часах было уже половина двенадцатого, солнце подползало к зениту, чувствовалось, что день вновь будет жарким. В такие дни хорошо на берегу речки лежать в тени раскидистого кедра, а не носиться по пыльным улицам в поисках невесть чего.
Но если надо, то надо.
Запрыгнув в машину, я сразу запустил кондиционер. Этого показалось мало и, помня о вчерашнем нестерпимом пекле, я врубил ещё и одну из самых «холодных» песен Цоя. Ту, что называется «Город». Приятно слушать про лютый февраль знойным августом.
Проезжая перекрёсток за перекрёстком, я подпевал Цою и думал о том, что тоже питаю добрые чувства к своему городу. Нет, никогда Город не станет мне родным (не здесь родился и не здесь хочу упокоиться), но я благодарен ему за то, что дал он мне стол и кров, а главное — возможность исполнить своё предназначение.
А ещё я думал о Цое. О Викторе Робертовиче. Когда впервые побывал на его концерте (приезжал он в Городе за год до гибели), решил, что он дракон. Ошибся. Трудно было не ошибиться: слов песен не различал, но видел свет между словами. Потом выяснил, что — увы, увы, увы — не дракон. Честно говоря, очень жаль — был бы драконом, пел бы до сих пор.
Дом N56 по улице Бабушкина оказался ничем не примечательной пятиэтажной «хрущёвкой». В подъезде всё было задушевно: кошачьи запахи, бодрые надписи на обшарпанных стенах и трупики спичек, присобаченные к потолку. А ещё была впечатляющая музыка: из-за оббитой рваным дерматином двери в квартиру N42 доносились готические навороты.
Звонка я не обнаружил, поэтому постучал. Сначала вежливо, потом настойчивей, а когда не помогло, двинул несколько раз ногой. Любитель тяжёлого рока по имени Алексей по фамилии Белобородов даже и после этого подойти не соизволил. Зато открылась дверь напротив. В щель просунула свои бигуди разбитная тётка с сигаретой в углу рта.
— Чего, козёл, гремишь? — быстро переместив сигарету в другой угол, спросила она.
— Добрый день, сударыня, — учтивым голосом произнёс я. — Будьте так любезны, подскажите, не здесь ли проживает Алексей Вадимович Белобородов?
Она поначалу опешила от такого подлого к себе обращения, но быстро пришла в себя.
— Лёха-то? Тута. Где ж ему ещё, козлу-то вонючему. А на кой тебе?
— Повестку ему принёс из военкомата. На двухнедельные сборы вызывают.
— Ты, что ли, военкомовский? — не поверила она.
— Да, нет, меня тоже хотят забрить, — поделился я доверительным полушёпотом и, перейдя на полный шёпот, признался: — Но обещали — у пятерых подписи возьму, освободят от повинности.
— Хитрозадый, значит, — понимающе кивнула тётка. — Тогда ладно, тогда колоти. Дома он. Видела, как со смены припёрся. Дрыхнет, поди. Он всегда так — придёт, накатит и как мёртвый. Колоти, не бзди. Колоти, колоти. Пусть забирают. Достал уже своей фрицовской хренотенью.
Сказала, вернула сигарету на прежнее место и хлопнула дверью. С силой. Аж штукатурка посыпалась.
Тем временем музыка в квартире N42 стихла, и я, воодушевленный этим обстоятельством, стал вновь набиваться в гости.
Минут пять стучал, но никто мне так и не открыл. Разозлившись, я вытащил из заветного кармашка Ключ От Всех Замков и — врёшь, не уйдёшь! — осторожно вскрыл квартиру. Прислушался — не идёт ли кто по подъезду? Никого не было. Я потянул дверь на себя и, шикнув на предательски заскрипевшие петли, быстро вошёл внутрь.
Белобородов Алексей Вадимович находился дома. Тут тётка не ошиблась. Ошиблась она в другом: он не спал как мёртвый, он и был мёртвым.
3
Хозяин квартиры лежал посреди кухни с проломленным черепом. Лежал он на правом боку с поджатыми ногами, в руке мёртвой (вот уж точно мёртвой, мертвее не бывает) хваткой сжимал гранёный стакан. Видимо, конец наступил мгновенно — как сидел паренёк на стуле, так и упал замертво. Поварской топорик, которым был нанесён столь точный и мощный удар, валялся рядом.
В том, что убитый является Алексеем Белобородовым, сомневаться не приходилось — на клапане кармана форменной куртки красовался бейдж с фамилией. И в том, что совершенно именно убийство, у меня сомнений тоже не было. Мысль, что кто-то может свести счёты с жизнью, врезав себя по виску кухонным топориком, разумеется, имела право на существование, но я решил над здравым смыслом не глумиться.
Беглый осмотр места происшествия показал, что Белобородов знал своего убийцу. За это говорило и то, что дверь не взломана, и то, что следы борьбы отсутствуют, и то, что кухонный стол сервирован всем необходимым для душевного междусобойчика. Для чего же ещё всё это могло понадобиться: початая бутылка водки, стакан (родной брат того, что сжимал в руке покойный), пачка сигарет, вскрытая банка со шпротами, разорванная упаковка мясной нарезки, порубленный огурец и раздраконенный пучок петрушки? Только для этого. Коньяк, икра, омары, фуа-гра — для кидания понтов и крутых разводок. Цветы, шампанское, конфеты в коробке — чтоб подругу в кровать затащить. А это — для этого.
Выглядело всё так, будто произошло тривиальное убийство на бытовой почве: сидели двое дружков не-разлей-вода, выпивали-закусывали под приятную музыку, разговоры разговаривали, затем повздорили из пустяковины, и один другого в пылу спора укокошил на почве, как пишут в милицейских протоколах, личных неприязненных отношений. Словом, на первый взгляд — история из серии: «Отрезал Ваське голову, сунул в
