– Черт, но как их уволить? – стонал Завьялов. – Я рос на их статьях...
– Считай, что перерос, – отрезала Маша. – Мы сейчас о чем говорим – о бизнесе или о любви и нежности? Если хочешь, дай им стипендию, пусть сочиняют мемуары «Продажная журналистика в лице Маши Чистяковой». Но ты пойми, я не могу так работать! «Тойота» отказалась ставить рекламу рядом с материалом о том, что на наших дорогах можно ездить только на грузовиках и тракторах – воруют асфальт и все такое, а «Нестле» до сих пор в страшной обиде, что наш рекламный отдел предложил им рекламную полосу посредине эссе о том, как генералы используют чеченскую нефть. И ты понимаешь, Дима, что если бы это были аргументированные репортажи, так мы бы и без «Тойоты» выкрутились, но это же по большей части сплошной треп!
В «Репортере» действительно творился дурдом. «Старая гвардия» негодовала и саботировала. Варя уволила заменимых, взяла на их место молодежь, а издательские звезды, как только речь заходила об интервью с тем, кого они называли «политической пешкой», заболевали, травились, уезжали хоронить родственников...
– Детский сад! – возмущалась Маша.
И «Репортер» с новым дизайном выходил тихо и неприметно: рекламную кампанию так и не запустили – хвастаться было нечем.
По курилкам плелись интриги, велась оживленная тайная переписка, сотрудники замолкали, стоило Маше войти в комнату... Причем она понимала, что ей надо всего лишь вылизать задницу каждой «звезде», поплакаться, что без их участия она погибнет, что журнал держится на них... Маша даже попыталась, но пожилые перепуганные «звезды» так остро возненавидели «соплячку» и «выскочку», что на поклон надо было ходить не раз, и подкупать, и унижаться, и все это так утомляло и обижало... И Маша не понимала этих неспортивных людей с седеющими бородами, этих женщин с агатами и бирюзой в уродской мельхиоровой оправе... Маше казалось, что они с Марса, она даже твердила себе, что они хорошие, просто другие, но в душе ненавидела их всех – старых, раздражительных, заносчивых!
И когда вчера Рената после очередной попытки «поговорить по душам» сказала, притушив «Кэмел» без фильтра:
– Деточка, вы хотя бы осознаете, что вам здесь не место? – и так грустно посмотрела, так сочувственно, что Маша вылетела из ее кабинета, не сказав ни слова, и пообещала себе придушить Домогарову, если не удастся ее уволить.
– Я тебя понимаю, – заверил Дмитрий. – Но мне их жалко.
– Дай им стипендию, – повторила Маша.
– Ладно, – сказал Завьялов после продолжительных раздумий. – Наверное, ты права. Можешь всех уволить, только выплати за три месяца зарплату, а я еще с ними отдельно поговорю.
Маша с сочувствием посмотрела вслед Дмитрию. Он купил журнал, чтобы иметь «гуманитарный» бизнес. Завьялов продавал пиво, орехи, сухари и всяких сушеных кальмаров, креветок, осьминогов и с каким-то немыслимым уважением относился к печатному слову. Тех, кто мог написать, оценить, раскритиковать, внятно выразить собственное мнение, промышленник боготворил и «Репортер» купил от желания лично потрогать прекрасное. Но Завьялов не был магнатом, он всего лишь успешный промышленник – содержать издание ради того, чтобы владеть карманной прессой, он не мог. Ему нужен был доходный журнал, чему сотрудники старого «Репортера» изо всех сил сопротивлялись.
– Да не переживай ты! – крикнула она вслед. – Уволим, а потом опять пригласим!
Варя с неподдельным ужасом читала диалоги, которые насочинял какой-то недотепа по фамилии Тургенев.
«Арина: Ты не можешь так поступить. Это бесчестно.
Степан: Такого слова нет в моем лексиконе.
Арина: Мы не на литературном конкурсе. Это жизнь. Моя жизнь. И ты ее ломаешь.
Степан: Детка, мне наплевать на твою жизнь. Разве ты не поняла? Разве я тебе что-то обещал?»
– Сереж, это шутка, да? – спросила она у Цейтлина, с трудом дозвонившись продюсеру, который десять часов своего двенадцатичасового рабочего дня тратил на телефонные разговоры.
– А что такое? – забеспокоился Сергей.
– Цитата: «Если ты не перестанешь мне мешать, я с тобой сделаю такое, что ты сильно пожалеешь...» – Варя вздохнула. – Сереж, где вы его нашли? Среди отчисленных с первого курса? Или он речи нашим политикам пишет? Как он вообще смеет носить фамилию Тургенев?
– Ну не менять же ему фамилию, – заметил Цейтлин. – Ну ладно, ты сама сочиняй диалоги, а там разберемся.
Диалогиста взяли, чтобы сократить время работы над сценарием, и Тургенев был уже третий. Первого забирало на жаргоне: у него даже трехлетние дети ругались матом. Вторая, девочка с проколотым языком, упрямо ненавидела главную героиню: заставляла ее говорить такие глупости, что весь сюжет летел в тартарары. Варя предложила девочке написать собственный сценарий на тему «Все богатые – уроды» и выгнала ее.
– Доброе утро... – пробормотал Богдан, вползая в комнату.
Он был совершенно голый, небритый и, судя по всему, еще не окончательно проснулся.
Варя, забыв о диалогах, уставилась на него, а Богдан подошел, чмокнул ее в висок, прижал к себе и сказал:
– Что-то у меня после всей этой грузинской кухни живот крутит.
Варя до сих пор не верила, что такой красивый, богатый и умный мужчина ходит голый по квартире, жалуется на резь в животе и вообще любит старые треники «Адидас», у которых швы разошлись между ног, а коленки отвисли.
Поначалу она с утра мчалась умываться, чистить зубы, брызгалась духами, причесывалась и заново ложилась в кровать – она бы не вынесла, если бы Богдан проснулся и обнаружил, что у нее утром пахнет изо рта, а в уголках глаз скопились слизистые выделения. Но однажды Богдан застукал, как она в восемь утра крадется в ванную, и безжалостно ее высмеял.
– Ты меня довела до нервного срыва! – хохотал он. – Я думал, ну как у нее получается быть с утра такой свежей и чистенькой! Я вечером зубы чистил полтора часа – думал, поможет сохранить морозную свежесть, а ты тут, оказывается, хитришь...
Варе стало неловко, и она начала вести себя, как нормальный человек. Но все-таки не могла избавиться от подозрения: ну почему этот мужчина выбрал ее? Что в ней такого? Но со временем сомнения терзали все реже – лишь иногда, проснувшись минут за пять до будильника, ее одолевала неуверенность, и все чаще Варе казалось, что она достойна – она ведь умная, талантливая, привлекательная и хорошо воспитана. Тем более отказаться от сумасшедшего секса несколько раз в день, а иногда всю ночь напролет не было сил – и она ощущала себя такой юной, по уши влюбленной и поэтичной, что странные мысли отступали, стоило Богдану подойти сзади и поцеловать ее в затылок.
Ярко-голубой родстер «Ауди ТТ» – последние приобретение Маши – въехал на стоянку. Это было предательство – всю жизнь она мечтала о «БМВ»... но эта «Ауди» просто великолепна. У Маши вообще был легкий заскок на машинах – иногда ей казалось, что она бы с радостью имела такой дом, где машину можно поставить рядом с кроватью, а вечерами она могла часами сидеть на балконе и смотреть на любимую «девочку», так что денег было не жалко, а «БМВ» она пообещала себе купить как-нибудь в другой раз.
Маша выбралась на улицу, поискала глазами машину Никиты, нашла и направилась в «Ле Дюк». Никита ждал за «их» столиком – он уже заказал аперитив для Маши, свежий морковный сок для себя и устрицы на закуску.
– Уф! – Маша села на стул, метнула на соседний сумку, закатила глаза, показывая: есть на что пожаловаться.
– Ну, как там твои вассалы? – подыграл Никита.
