– Если Кирсанов не купит дом, сдам квартиру и уеду на год в Индию! – возмущалась Вика. – Что он вообще о себе думает? Кто он такой? Да его жена мне звонит и умоляет забрать к себе хотя бы на недельку! Если бы не я, его бы уже давно увела какая-нибудь тигрица! Да она меня обожает – на мне их семья только и держится! – негодовала она. – А куда я его заберу? В квартиру?! У меня всего три комнаты, не считая гостиной... Он что, не понимает, что я прятаться у него за спиной не собираюсь? Мне нужна карьера, я независимый человек, я не Золушка какая-нибудь! – скандировала Вика, пока Лиза делала вид, что читает роман.
Карьера заключалась в том, чтобы ни один журнал со светской хроникой не пропустил фотографию Вики, в том, чтобы флиртовать с большинством мужчин и прилагать максимум усилий к тому, чтобы об этом узнал Кирсанов, и постоянно испытывать его терпение.
Зачем все это нужно и почему нельзя спокойно получать удовольствие от жизни или хотя бы от банковского счета Кирсанова, Лиза так и не разобралась. Она сбежала.
Возвращаясь с Валдая в душную тридцатиградусную Москву, Лиза один за другим испытывала приступы счастья. Раскаленный мегаполис казался Эдемом, в котором можно укрыться от назойливых разговоров о мужчинах, деньгах и других женщинах. Никогда еще сплетни и беседы «за жизнь» так не утомляли. До знакомства с Викой Лиза даже и не догадывалась, что они могут утомлять.
Погрузившись в свои мысли, Лиза в последнюю минуту заметила гаишника, махавшего палочкой, затормозила, подала назад, открыла окно и, не успев подумать, спросила:
– Вам куда?
Гаишник опешил, Лиза перепугалась, но, смущенно откашлявшись, молоденький постовой произнес:
– До поста ближайшего подбросьте. Машина сломалась.
Лиза открыла замок, дорожный инспектор устроился рядом, осмотрелся и спросил с любопытством:
– А как вы догадались, что... ну, это... меня подбросить?
– Сама не знаю. – Лиза пожала плечами. – Как-то нечаянно...
Подозрения в том, что она сходит с ума, лишь укрепились, отчего настроение испортилось, а мысли стали серыми, липкими и гнетущими.
Оторвавшись от сценария, Варя пошла в ванную – чистить зубы. Она проснулась в десять, застала Богдана в дверях, едва не всплакнула, провожая его на работу – целый день не увидятся! – устроилась перед компьютером и до четырех не разгибалась. Курила одну сигарету за другой, отказалась от супа, проглотила бутерброды, и вот результат – нечесаная, с остекленевшими глазами, в ночной рубашке на тренировочные... Федорино горе.
Варя быстренько умылась и решила проветриться – чтобы окончательно не врасти задом в стул и не превратиться в пещерного человека. Чтобы иметь благородную цель – не просто так отлынивать от работы, Варя записалась на массаж, втиснулась в джинсы, которые почему-то становились все меньше и меньше. «Очень странно – как это одежда может ни с того ни с сего уменьшаться», – думала Варя, с трудом стягивая «левайсы» на животе, раздобревшем от сидения в кресле и стряпни Натальи Андреевны.
«Рено» прорвался по Ленинградке, вылетел на Сущевку, но перед эстакадой Варя, вместо того чтобы свернуть на Русаковскую, двинулась прямо. И тут же расстроилась: она ненавидела Бауманскую – несколько раз попадала здесь в многочасовые пробки и всегда объезжала. Сзади раздались страшный визг тормозов и жуткий грохот. Оборачиваться на ходу опасно, а в зеркале было не разглядеть, но Варя догадалось – позади случилось нечто ужасное.
На Спартаковской, конечно, был затор. Но за полчаса пробка рассосалась, Варя вовремя добралась до Семеновской и позвонила в квартиру массажистке.
– Ой, я не могу! – причитала мужеподобная двухметровая Леночка. – Эти в всмятку, самосвал перевернулся...
– Что? – кричала Варя по дороге в ванную – спешила смыть пот с лица.
– Да, блин, короче, на Сущевке, ну, там, где куда на Русаковскую ехать, – волновалась косноязычная Леночка. – Вылетает «Тойота», а ее «ЗИЛ» подрезал, и там такой пиндец, что мама не горюй! Водитель «Тойоты» через ветровое стекло пролетел, улетел аж на пятнадцать метров – умер, царствие ему небесное; «ЗИЛ» перевернулся – там ваще пострадавших тьма, три, штоль, машины или четыре еще, кроме этих... Ща по Первому показывали с места событий...
Лена еще что-то говорила, а Варя застыла, осознав, что скрежет, визг, страшный грохот – это были «Тойота», «ЗИЛ» и еще куча невинно пострадавших. Она даже запомнила эту «Тойоту», она ехала за ней, и цвет у нее был омерзительный – горчичный металлик, и Варя в последнюю секунду дернулась левее – на мост, а «Тойота» – на Русаковскую, и если бы Варя не передумала, это ее бы сейчас собирали с асфальта...
– Ты чего? – перепугалась Леночка, заметив побледневшую Варину физиономию.
Варя пояснила.
Леночка заварила чай с ромашкой, уложила Варю на кушетку, сделала ей прекрасный массаж, а потом завернула в махровую теплую простыню и угостила пирожками с рисом.
– В Египет поеду, – хвасталась Лена.
– Не надо, – посоветовала Варя.
– Это еще почему? – обиделась массажистка.
– Ну... – Варя задумалась. И правда, почему? – Там жарко сейчас, – сообразила она. – Самый зной.
– Да ну... – разочаровалась в Варе Леночка. – Мне этот зной... Не берет меня ни зной, ни чего там.
Но Варя совершенно точно знала, что Леночке нельзя ехать в Египет. Объяснить она это не могла, но испытала безумное желание найти и спрятать Ленин паспорт, чтобы та хоть и расстроилась, но не поехала. Но так как Лена не была ее подругой, а всего лишь массажисткой, то Варя не стала настаивать, уверять, что в сорокаградусный зной никакой радости от отдыха не получаешь, что в Египте вообще, кроме экскурсий, смотреть нечего, а в автобусе, в жару, – это пытка, да еще от арабов все время отбиваться приходится... Варя ничего не сказала, но впала в беспокойство и три раза возвращалась к Леночке, потому что по очереди забыла ключи от машины, бейсболку и кошелек.
Маша закрылась в кабинете и делала вид, что ее нет, несмотря на то что все знали – она на месте и все хотели поговорить. Она выключила телефоны, задернула жалюзи, заперла дверь и легла на диван, лицом в кожаную обивку.
С утра Маша вызвала по очереди пятерых сотрудников и сообщила об увольнении.
Сначала Маша даже хотела поручить высокую миссию начальнице отдела кадров, но вовремя сообразила, что разбираться все равно пойдут к ней.
– Мы не можем работать друг с другом, – заявила она. – Вы не принимаете меня, а мне трудно с вами. Так как я ваша начальница, хоть вы меня таковой и не считаете, то я взяла на себя смелость предложить вам временно прервать наше сотрудничество. Если вы готовы работать внештатно или захотите вернуться, то мы, поверьте, с удовольствием примем вас обратно.
Домогарова ничего не ответила – вышла, хлопнув дверью, Третьяков немного поскандалил, Листерман пообещала «так этого не оставить», Андреев и Соколов изменились в лице, но приняли удар молча. Но сразу из редакции никто не ушел: сотрудники и «пострадавшие» горячо обсуждали новость в курилках, а некоторые, обнаглев, курили прямо в кабинетах, и все остальные тоже стали курить в кабинетах – полная анархия, работа остановилась, и Маша поняла, что уходить, пока все не уляжется, надо ей, но, если она уйдет, это будет поражение. Тогда она и заперлась в кабинете. Ей было страшно.
«Что ты наделала? – кричал кто-то в голове. – Кто ты такая?» – И Маше казалось, что она размером с песчинку, что весь мир наваливается, а она не знает, как спастись, чтоб не придавило.
Но паника закончилась так же внезапно, как началась. Наплевать на сотрудников, и на уволенных, и вообще на всю эту ситуацию, которая яйца выеденного не стоит!
– Марина, – обратилась Маша к секретарше, – собери мне старших редакторов, заседание проведем. И попроси бухгалтерию выдать...кхе-кхе... этим... зарплаты. Немедленно пусть идут получать деньги. Ясно? А
