станешь нимфоманкой, некроманкой или обычным суккубом!
– А ты не можешь меня посвятить? – предположила Маша.
Вера покачала головой:
– Я не умею. Это отдельная профессия. Ну, как пластическая хирургия. Кардиохирург не делает силиконовые титьки. Врубаешься?
– Врубаешься... Врубаюсь... – закивала Маша. – А что теперь?
– Теперь поехали посвящаться.
– Так быстро? – ахнула Маша.
– Слушай... – Вера даже покраснела. – А ты уверена, что сможешь?.. Ну, в том, о чем говорила эта змея... есть доля правды... то есть, конечно... А что, если у тебя не получится?
– Знаешь, дорогая, для этого и нужны друзья. Поможешь мне, если что, – жестко ответила Маша.
– Но я не смогу помочь, если у тебя нет задатков! Как у тебя с интуицией? Ты слышишь голоса? – выкрикивала Вера вслед Маше, которая шла к машине.
– Слушай! – возле машины Маша остановилась, положила руку на капот и сдвинула брови. – Вы втянули меня в эту историю. Умирать и становиться потом демоном я не собираюсь. Просто умирать я тоже не хочу. Так сделай же меня ведьмой, и не надо тут разводить канитель! Это моя жизнь, и мне уже надоело, что вы все в нее лезете! Ясно?!
– Не наломай дров, дорогуша! – предупредила Вера и потянула на себя дверь автомобиля.
– А это больно? Или страшно? На что это похоже? – спрашивала Маша каждые пять секунд, чем в конце концов вывела Веру из себя.
– Сейчас сама все узнаешь!!! – заорала та так, что машина подпрыгнула на ровном месте.
– Ой! – испугалась Маша и на время заткнулась.
Она представляла страшный мистический обряд с групповым сексом, литрами крови, убийством козлов и кур, танцами нагишом при свете луны – ну, и все такое...
Но все оказалось до крайности прозаично. Они приехали в старую московскую больницу, прошли по широченным коридорам, в которых пахло лекарствами и вареной капустой, поднялись на четвертый этаж, Вера приложила палец к губам и постучала в высокие обшарпанные двери.
– Войдите! – послышался громкий, с хрипотцой женский голос.
В большой комнате с высоченными потолками сидела женщина лет шестидесяти. Худая, в черном платье с запахом, с короткой стрижкой и следами былой красоты – полными, уже поплывшими губами, с некогда, наверное, очень красивыми глазами, которые сейчас обрамляли довольно глубокие морщины, и невероятно тонкими и длинными пальцами. Несмотря на возраст и довольно усталый вид, от женщины шли прямо-таки энергетические потоки – казалось, рядом с ней становилось теплее, что оказалось особенно приятно, так как в комнате было довольно промозгло. Еще на женщине был белый приталенный халат – распахнутый, и она курила, судя по пепельнице, пятидесятую сигарету за день.
– Мариша, привет, милая! – бросилась к ней Вера.
– Ну-ну! – Мариша улыбнулась, но отпихнула Веру, которая лезла с поцелуями, и уставилась на Машу.
– Марина Георгиевна меня зовут, – представилась она и прищурилась.
Маша стояла напротив, скрестив руки на груди, а Вера – рядом с Маришей и волновалась. Посозерцав Машу несколько минут, Марина Георгиевна повернулась к Вере:
– Ну, Василиса-то мне уже звонила... – сообщила она. – Кричала.
– Ты же понимаешь... – Вера всплеснула руками.
– Все я понимаю, – согласилась Марина Георгиевна. – Но в чем-то она права.
Маша демонстративно вздохнула, отвернулась, поискала глазами, куда бы присесть, и выбрала старинный стул с подлокотниками.
– Вы не могли бы подойти ко мне? – попросила Мариша, едва Маша устроилась на стуле.
Та вытаращила глаза, но безропотно встала и подошла к Марине Георгиевне.
– И не надо дуться! – велела Мариша. – Ситуация непростая. Дайте руку!
Маша протянула руку ладонью вниз. Марина Георгиевна перевернула кисть, посмотрела на линии, зачем-то измерила пульс, затем встала – тут Маша обратила внимание на шикарные туфельки на высоченной шпильке, заглянула ей в глаза – и от этого взгляда Машу развезло, ноги стали воздушными – она почти их не чувствовала, а голова закружилась... – пока шум в ушах не прорезал голос Марии Георгиевны:
– Потенциал, говорю, есть!
– У кого? – промямлила та.
– У тебя, дурында! – воскликнула Марина Георгиевна.
– Все не безнадежно, – пояснила Вера. – До тебя дошло или на бумажке написать?
– Давайте закругляться! – Марина Георгиевна поднялась с места. – Уже десять!
Она ушла за ширму, которая отгораживала часть комнаты, завозилась там, а Маша тем временем принялась горячо шептать на ухо Вере:
– Она что, врач?
– Да, – зашипела Вера. – Гинеколог. Бывшая повивальная бабка.
– А меня это не волнует! – завопила из-за ширмы Мариша. – Это твои проблемы! Все!
Она вылетела из-за ширмы с кожаным несессером, кивнула девушкам, чтобы шли за ней, заперла кабинет и быстро зашагала по коридору. Вера и Маша засеменили следом.
Скоро они оставили машину на Неглинной и спустились к самым известным в столице баням.
– Нам что, сюда? – захихикала Маша, которая пребывала в страшном волнении и не знала, как себя вести.
Ей никто не ответил: Вера ломала руки, а Мариша звонила кому-то по телефону. Вскоре их впустила пожилая женщина, которая выглядела очень недовольной.
– Всех посетителей из-за тебя распугала! – упрекнула она бывшую повивальную бабку. – Ну ты и сволочь!
Марина Георгиевна, не обращая внимания на ее причитания, поднялась на второй этаж, внимательно все осмотрела – будто посетители могли прятаться под диванами, а недовольной женщине велела нагнать побольше пару.
После чего она открыла несессер, достала несколько пузырьков и вылила их содержимое на камни в бане. Машу чуть не стошнило – из парилки разило анисом и чем-то ужасным, вроде мази Вишневского.
– Раздевайся, – попросила Мариша. Действительно попросила – очень мягко и вежливо.
Это Машу насторожило, но она сняла одежду, белье, а когда парная была готова, Мариша протянула ей круглую деревянную шкатулку и велела:
– Иди в парную и намажься. Когда будет невмоготу, выходи и ныряй в бассейн.
Маша затянула волосы в хвост, зашла в парную, с трудом вдохнула тяжелый, влажный воздух и открыла коробочку. Там находилось какое-то бледно-желтое вещество, которое с трудом выковыривалось и еще с большим трудом размазывалось по телу. Минут пять Маша стояла в парной, наслаждаясь ароматами навозной ямы, но ничего не происходило. Но вскоре она почувствовала легкое жжение. Кожа саднила, как после солнечного ожога, и Маша думала: это и есть «невмоготу»? Или еще нет? Скоро жжение стало сильнее – и Маше уже казалось, что ее гладят горячим утюгом. Кожа натягивалась, и щипало так, что в глазах стояли слезы, но это было хоть и ужасно, но терпимо. Но вскоре ее пробрало до костей – хотелось как-нибудь пролезть пальцами внутрь и расчесать кости – зуд был такой, что не спасли бы и грабли. «Невмоготу»?
Невмоготу стало, когда Маша поняла, что жарится, как шашлык, – она реально видела, как лопается кожа, как темнеют и пузырятся пальцы, бедра... И тут она дико закричала и выскочила из парилки.
– Помогите! – вопила она, а Мариша и та, другая, подхватили ее под руки и поволокли (Маше казалось, что они все не касаются ступнями пола) к бассейну.
«Вода! Холодная!» – в истерике ликовала Маша, но только упав в бассейн, поняла, что брызги красные и липкие. – «Что это? Кровь! Кровь! О боже мой, я умру!» – думала она, отфыркиваясь и выныривая из этого кошмара. Но сильные руки макали ее туда вновь и вновь, пока наконец кто-то не схватил ее под мышки и не вытянул наружу.
