Середина комнаты была занята какими-то приборами; их внешний вид не производил особого впечатления.
Словно подтверждая слова Уолтера, в промежутке между аппаратами появился мистер Максимаст. Хотя лучше было бы сказать, что он материализовался.
Мистер Максимаст подозвал детей, а когда они подошли, принялся ставить их одного за другим перед каким-то прибором. Казалось, ничего не происходит, но дети тут же исчезали.
Последними оставались Уолтер, Линда и Чарли.
Затем остались Уолтер и Чарли. Чарли ощущал, как Уолтер постепенно впадает в панику. В мозгу Уолтера вертелся стишок, которого Чарли прежде не слышал. Стишок назывался «Двенадцать негритят».
Через мгновение исчез и Чарли. Максимаст жестом подозвал Уолтера, но тот испуганно попятился. Ему стало жутко, он дрожал, словно душа грешника перед Страшным Судом, хотя всего две минуты назад его переполняли мечты о покорении мира.
Максимаст нетерпеливо махнул рукой. Уолтер бросился к лифту, но лифтер перехватил его и отнес, кричащего и брыкающегося, к Максимасту. Где уж было Уолтеру совладать с двумя роботами…
У Чарли заложило уши, словно он опять поднимался на скоростном лифте.
Он оказался в комнате, почти такой же, как и та, что он покинул, но
К нему подошли двое незнакомых ребят. Мальчик и девочка. Мальчик протягивал руку, здороваясь. Девочка плакала.
- Привет! - сказал Чарли, не очень понимая, каких именно слов от него ожидают. - Я - Чарли.
- Мы значительно
- Но этого не может быть! Мне самому уже десять!
Мать рассмеялась веселым смехом, в котором не было и следа издевки.
- Видишь ли, мы рано взрослеем.
Услышав эту простую фразу, Чарли вдруг почувствовал себя неловко.
Сзади раздался вопль. Это прибыл Уолтер Вагенкнехт. Еще два человека, по виду совершеннейшие дети, чернокожий мальчик и белая девочка, подошли к своему сыну.
Чарли наконец понял, какая мысль омрачила его душу.
Это было ужасно.
В ответ донеслась успокаивающая, добрая мысль Грегорса.
Чарли почувствовал, что Грегорс начинает ему нравиться. Вот только -
- А какая у меня фамилия? - спросил он.
- Форрестол, - ответил Грегорс.
- Чарльз Форрестол,- произнес Чарли Форрестол, вкусно перекатывая звуки «р».
Берника взяла его за руку; ее кисть была ничуть не больше, чем у него.
- Пошли, посмотрим наш город. Наблюдательная площадка всего одним этажом ниже. Сегодня тебя ждет много неожиданностей. Вечером будет ужин для всех вас, а завтра, если тебя отпустят с нами, мы отправимся на дачу в Поконос. Летом в Нью-Йорке совершенно… - она поискала нужное слово в памяти Чарли, -
Следуя друг за другом, они спустились по узкой лестнице на наблюдательную площадку. Площадка оказалась совершенно такой же, какой ее описывал Брюс Бёртон. Но вид с нее открывался совершенно другой. Ничто даже отдаленно не напоминало Новый Нью-Йорк. Казалось, перед ними простираются бесконечные многоцветные пчелиные соты. Но, в отличие от настоящих сот, этот рисунок нигде не повторялся, принимая самые эксцентричные формы и непрерывно изменяясь. Чарли сначала перепугался, заметив, что город внизу движется, словно огромное живое тело. То и дело отдельные элементы, а то и целые массивы зданий отделялись от общей массы, поднимались в воздух, а затем устраивались на новом месте. Чарли смутно ощущал, что в этих изменениях существует какая-то система, но проследить ее было свыше его сил.
Чарли уловил случайную мысль матери:
Почувствовав его удивление, она поспешила объяснить:
Он не мог поверить, что это - действительно Нью-Йорк. И лишь присмотревшись внимательней, различил знакомые очертания острова, омываемого двумя реками. Вот там, за Ист-Ривер, находится Бруклин; а там, за Гудзоном - Нью-Джерси.
Чарли почувствовал, что рядом появился кто-то знакомый. Линда! Она подбежала к нему, он схватил ее в объятия, и они поцеловались. Казалось, они не виделись долгие годы.
Ее мысли так спешили, что в них было невозможно разобраться. Она осторожно коснулась разумом его удивления.
Шел три тысячи шестьсот пятьдесят второй год от Рождества Христова.
Для Чарли поездка в загородное жилище родителей было равносильно посещению Альтаира. Грегорс гулял с сыном среди цветущих, мерно дышащих кустов, пока не почувствовал, что парень уже ничего не может воспринять. У некоторых людей расцветка альтаирских растений, высаженных в саду, вызывала почти аллергическую реакцию. Чарли спасало лишь то, что силовой купол, раскинувшийся над усадьбой Форрестолов, не пропускал самую длинноволновую часть видимого спектра.
Вся семья - Грегорс, Берника и Чарли - удалилась на лужайку, поросшую альтаирским мхом любви. Этот мох вызывает чувство легкой эйфории у того, кто на нем сидит. Поверх мха расстелили скатерть.
После обеда Берника принялась молча вспоминать свои любимые песенки, однако неопытное ухо Чарли воспринимало эти изысканные мотивы всего лишь как бессмысленную какофонию.
Несмотря на благотворное влияние любовного мха, Чарли постепенно начинал ощущать раздражение. Все, что он видел в Нью-Йорке и здесь, в Поконосе, убеждало его, что у него украли право первородства, всучив взамен чечевичную похлебку. Именно украли, отняли, даже не спросив, согласен ли он на такой обмен. Вместо того, чтобы жить в будущем, где царят мир, изобилие и всеобщее братство, его забросили в раздираемый противоречиями двадцать первый век, оставили там сиротой и даже лишили общения с себе подобными.
