Берлинское бюро госбезопасности, чтобы выполнить свой долг коммуниста и гражданина. И Хансен испытал себя на этом долгом пути борьбы и одиночества. Но так же точно, как он знал сегодня, что все его действия были правильными, точно так же он знал, как тяжело одиночество. Правила конспирации разрешили отклоняться от инструкций только в исключительных случаях. А инструкции запрещали входить в контакт с единомышленниками или по собственной инициативе обращаться в высшие инстанции. Пути, по которым Хансен доставлял свою информацию, были твердо установлены. Малейшее отклонение могло привести к тяжелейшим последствиям. Только два раза за три года Хансен отходил от инструкций. Последний раз в Берлине. Все остальное время он боролся один, никого не было рядом, никто не стоял за ним, готовый помочь советом или делом. С каждым днем он все глубже погружался в джунгли секретной службы одной из могущественнейших разведывательных организаций Запада. При нем совершенно откровенно говорили, планировали, осуществляли такие вещи, от которых могло разорваться сердце. Это была пытка. Она продолжалась непрерывно, днем и ночью, из месяца в месяц. И так же непрерывно над головой Хансена висела опасность разоблачения. А разоблачение обозначало смерть.
Но он привык к одиночеству, привык настолько, насколько к этому можно было привыкнуть. И он понимал – по-другому нельзя. И вдруг к нему приходит известие: ждать ровно в 23.00 у отметки 55,5 километра по нюрнбергской дороге! И время и место были чрезвычайно удобными для свидания. Как раз утром Коллинз попросил его подъехать к одному продавцу, у которого должна была находиться ценная статуя. Адрес продавца ему сообщил нюрнбергский антиквар. Хансен догадывался, что между этим продавцом скульптур и местом его свидания была какая-то связь. Во всяком случае, ему не нужно будет специально отпрашиваться у Коллинза.
Было около одиннадцати вечера. Хансен ехал медленно, дорога была прекрасной. По обеим сторонам темнели ели и сосны. Вот шоссе перебежал зайчишка, уши заложив назад, перебежал и скрылся в кустарнике. На протяжении десяти километров Хансену не встретилось ни одной машины. Скоро и его отметка.
Еще издали Хансен заметил, что у обочины дороги возле отметки стоит элегантный автомобиль. Подъехал ближе. Так и есть, автомобиль – теперь Хансен смог определить марку – «дофин» – стоит как раз у назначенного места. А он где-то видел этот автомобиль, но где и когда?…
Прежде чем он вспомнил, его машина поравнялась с «дофином». Капот был открыт, и какая-то девушка в светлом пальто наклонилась над мотором. Хансен вышел из машины. Девушка подняла голову. У нее было ясное лицо под копной вьющихся волос. Такое лицо трудно забыть, увидев его однажды. Да, конечно, он видел и это лицо и эту машину перед отелем «Рикси», в тот полный волнений вечер, видел мельком, теперь он это ясно вспомнил. А тогда не придал никакого значения. Была ли эта девушка тем ангелом-хранителем, который сообщал майору о действиях ищеек Коллинза? Хансен улыбнулся: такой ангел-хранитель может поколебать любого атеиста.
Он подошел к машине и заглянул внутрь.
– Зажигание? – спросил он.
– Да, свеча вышла из строя.
Хансен полез в карман и протянул коробочку с новой свечой.
– Возьмите, – сказал он.
Мотор сразу же заработал.
– Но когда я смогу ее вернуть вам?
– Утром, в одиннадцать, кафе «Капелла».
– Спасибо…
Хансен направился было к своему автомобилю, но вдруг повернулся, повинуясь неожиданному желанию увидеть еще раз ее лицо. И ему захотелось увидеть на этом лице улыбку.
– Забыл сказать вам до свидания…
Девушка подняла голову.
– До свидания, – сказала она, помедлив. И улыбнулась.
Всего лишь маленькая собачка
Часовая стрелка уже приближалась к одиннадцати, а Франтишек все бродил по коридорам «Конкордия экспорт-импорт», проверяя, все ли двери закрыты как следует. Это было скучнейшее занятие, и Франтишек то и дело зевал и почесывался. И так ведь было каждый день, когда уезжал Коллинз. По пути Франтишек выключал свет, оставляя только синие лампочки ночного освещения.
Но вот, кажется, и все. Франтишек подошел к окну и достал из заднего кармана брюк плоскую бутылочку с ромом. Несколько глотков его вполне утешили. Теперь бы явиться Хансену, и можно будет пойти соснуть в дежурке перед дверью квартиры Коллинза. Хансен всегда позволял ему немного поспать.
Вдруг в саду раздался какой-то неясный звук. Франтишек насторожился. Да, там кто-то есть. Франтишек распахнул окно и перегнулся через подоконник. В передней части сада яростно лаяла какая-то собачонка. Судя по лаю, шпиц или что-нибудь в этом роде. Лай прекратился, и Франтишек услышал женский голос:
– Фифи, иди сюда! Иди, иди, моя собачка! Ну иди же!
Франтишек несколько секунд прислушивался в нерешительности. Лай не прекращался. А там в саду… там же свежие грядки! Этот пес все перепортит! Франтишек выбежал во двор, оставив дверь приоткрытой.
С верхней площадки лестницы за ним наблюдал Шукк. Вот Франтишек вышел, и Шукк удовлетворенно кивнул: все идет как по писанному, как раз одиннадцать… Шукк на цыпочках соскользнул вниз по лестнице. Отлично подобранный ключ бесшумно отворил дверь в кабинет Коллинза. Франтишек еще не добрался до ворот, ведущих из сада на улицу, а Шукк уже успел запереть за собой дверь кабинета. Замок щелкнул едва слышно.
Одно дело сделано. Он в кабинете у шефа. Шукк с облегчением вздохнул. Острым лучом карманного фонаря ощупал комнату. Штора была спущена небрежно, и Шукк, подойдя к окну, тщательно ее поправил. Можно было включить верхний свет, что Шукк и сделал, особенно не раздумывая: он хорошо знал, что шторы в кабинете непроницаемы. Теперь можно было заняться сейфом.
Шукк набрал на дисках серию цифр и без труда открыл первую дверь. Потом вставил в замочную скважину ключ, полученный им накануне от Адельгейд, и тут все обошлось благополучно. Не прошло и минуты с того момента, как он сюда вошел, а в его руках уже была полная картотека Коллинза! Шукк стал раскладывать карточки, потом взялся за аппарат.
Сквозь прутья забора Франтишек увидел фигуру женщины и подошел ближе. Это была дама, самая что ни на есть важная дама, как он позднее клялся Хансену. Дама тщетно пыталась вызвать из сада убежавшую Фифи. Эта Фифи – комок курчавой черной шерсти – не желала ничего слушать и в ответ только лаяла. И конечно, этот лай доносился со стороны самых ухоженных грядок, гордости Франтишка. Дама очень обрадовалась, когда Франтишек просунул голову сквозь садовую решетку.
– Ах, простите меня, пожалуйста, но моя Фифи забежала в ваш сад. – Дама беспомощно размахивала ремешком. – И не хочет сейчас меня слушать! Может быть, вы ее поймаете?
– Речь идет о собаке? – спросил Франтишек. – Какой она величины?
Дама показала руками величину своей Фифи, что-то около тридцати сантиметров. Франтишек, на которого элегантная дама произвела впечатление, услужливо улыбнулся.
– О, такой величины! Это какой-то страшный дикий зверь… Подождите, я ее сейчас поймаю.
Франтишек отошел от забора и вдруг сильно икнул.
– Ну и ром, будь он проклят! – выругался он.
– Вы что-то сказали? – забеспокоилась дама.
– Нет, нет, ничего. Просто думаю, куда она могла запропаститься?
Охота началась. Франтишек бегал по всему саду, а неуловимая Фифи, будто дразня, лаяла на него чуть ли не отовсюду. Тем временем в кабинете Коллинза непрерывно щелкал затвор аппарата. Шукк уже несколько раз вынимал из сейфа все новые и новые карточки и укладывал их штабелями на ковре. Камера была оборудована лампой-вспышкой и портативным штативом для получения четких репродукций и работала безукоризненно. Шукк даже забыл обо всем, что так его тревожило после разговора в городской оранжерее. Но если бы Шукк мог на мгновение заглянуть в кабинет полковника Рокка, хоть на одно мгновение, то благоразумие немедленно вернулось бы к нему.
Майор Коллинз в этот самый момент находился
