Добравшись до Бобби, мы сменили уличную одежду на непромокаемые костюмы и загрузили в «Эксплорер» сумку-холодильник с пивом и закуской.
Однако, прежде чем приступить к вечеринке, надо было решить один вопрос, иначе мы продолжали бы нервно оглядываться на окна, разыскивая взглядом чокнутого руководителя «Загадочного поезда».
Огромные экраны компьютерных станций домашнего офиса Бобби полыхали цветными картами, графиками атмосферного давления и фотографиями Земли, сделанными со спутников всего несколько минут назад, и динамическими таблицами погодных условий во всем мире. Здесь – естественно, с помощью служащих мунлайт-бейского отделения «Серфкаста» – Бобби предсказывал условия для занятий виндсерфингом и оповещал о них подписчиков из двадцати с лишним стран.
Не обладая совместимостью с компьютером, я стоял позади. Бобби включил одну из станций, пробежал пальцами по клавиатуре, вышел в режим диалога и начал искать базу данных с перечнем всех современных ведущих американских ученых. Логика подсказывала, что безумный гений, одержимый идеей путешествий во времени и решивший доказать, что параллельные миры существуют наравне с нашим и их можно достичь с помощью движения поперек времени, должен быть физиком, причем чертовски хорошим и щедро финансируемым, если он сумел доказать, что его теории имеют практическое значение.
Бобби нашел доктора Рандольфа Джозефсона за три минуты. Тот работал в университете штата Невада и жил в Рено.
Мангоджерри вспрыгнула на станцию и стала пристально всматриваться в данные на экране. Там имелась даже фотография. Да, это был он, наш безумный гений.
Несмотря на закрытие многих военных баз, последовавшее за окончанием «холодной войны», в Неваде еще оставалось несколько секретных полигонов. Можно было предположить, что по крайней мере один из них приютил тайные исследования, начатые в Уиверне.
– Когда закрыли Уиверн, он мог переехать в Рено, – сказала Саша. – Но это не значит, что он еще жив. Он мог вернуться сюда, чтобы украсть детей, и умереть, когда здание… исчезло.
– А может, он вообще никогда не работал в Уиверне. Если «Загадочный поезд» никогда не существовал, все это время мог работать в Рено, создавая «Аллею торнадо» или что-нибудь в этом роде.
Бобби соединился со справочной Рено, узнал номер телефона доктора Рандольфа Джозефсона и шариковой ручкой записал его на листке блокнота.
Хотя я знал, что во всем виновато мое воображение, но казалось, что эти десять цифр источают злобную ауру. Как будто это был номер, по которому политики, продавшие душу Сатане, могли круглосуточно соединяться со своим боссом, включая выходные и праздники.
– Ты единственный из нас, кто слышал его голос, – сказал Бобби и отодвинул кресло в сторону, чтобы я мог взять трубку телефона, вмонтированную в станцию. – У меня стоит блокиратор автоматического определения номера, так что он не узнает, откуда звонили.
Когда я снял трубку, Орсон положил на станцию передние лапы и бережно взял меня за запястье, словно не желая, чтобы я звонил.
– Нужно, брат. Он заскулил.
– Долг, – сказал я ему.
Это слово он понял и отпустил меня.
Хотя волосы на моем затылке устроили дуэль друг с другом, я набрал номер. Прислушиваясь к гудкам, я говорил себе, что Рандольф мертв, погребен заживо в яме, где была медная комната.
Он ответил после третьего сигнала. Я сразу узнал его голос. Как только он сказал «алло».
– Доктор Рандольф Джозефсон? – спросил я.
– Да.
Во рту у меня стало так сухо, что язык пристал к небу, как застежка-'липучка'.
– Алло, я слушаю, – повторил он.
– Это тот самый Рандольф Джозефсон, которого раньше звали Джон Джозеф Рандольф? Он не ответил. Я слышал его дыхание. Я сказал:
– Вы думали, что запись о вашей судимости уничтожена? Неужели вы всерьез верили, что можно убить своих родителей и заставить всех забыть об этом?
Я бросил трубку так быстро, что она подпрыгнула.
– И что теперь? – спросила Саша. Поднявшись с кресла, Бобби промолвил:
– Может быть, в этом варианте жизни подонок нашел деньги на свой проект не так быстро, как в Уиверне, или их было недостаточно. Он мог еще не приступить к созданию другой модели «Загадочного поезда».
– Но если это правда, – спросила Саша, – как мы его остановим? Поедем в Рено и всадим ему пулю в лоб?
– Нет, если сумеем избежать этого, – ответил я. – Я сорвал со стены галереи несколько вырезок. Когда я вернулся домой, они остались у меня в карманах. Не исчезли, как… труп Бобби. Это значит, что Рандольф действительно совершал убийства. Приносил ежегодную жертву. Может быть, завтра я сделаю анонимный звонок в полицию и обвиню его в убийствах. Если они клюнут, то смогут найти его дневник или записную книжку.
– Даже если Рандольфа прижмут к ногтю, – сказала Саша, – исследования могут продолжать без него. Могут построить новую версию «Загадочного поезда» и снова открыть дверь между двумя реальностями.
Я посмотрел на Мангоджерри. Мангоджерри посмотрела на Орсона. Орсон посмотрел на Бобби. Бобби посмотрел на меня и сказал:
– Тогда мы пропали.
– Завтра же позвоню копам, – пообещал я. – Это лучшее, что мы можем сделать. А если копы его не тронут…
– Тогда мы с Доги поедем в Рено и уничтожим подонка.
– Женщина, ты в таких делах мастак, – отозвался Бобби.
Можно было начинать праздник.
Саша проехала по дюнам, пересекла полосу прибрежной травы, серебрившейся под луной, спустилась по длинной насыпи и припарковалась на берегу, у самой полосы прибоя. Заезжать на пляж запрещалось, но мы побывали в аду и вернулись обратно, так что наказание, полагавшееся за это нарушение, нас не пугало.
Мы расстелили на песке покрывала и зажгли фонарь Коулмена.
На рейде бухты, к северо-западу от нас, стоял большой корабль.
Хотя была ночь, а света бортовых огней не хватало, чтобы определить его тип, я был уверен, что в наших краях ничего подобного до сих пор не попадалось. Мне стало неуютно, но не настолько, чтобы уехать домой и залезть под кровать.
Волны были отличные: два – два с половиной метра от основания до гребня. Ветер с берега был достаточно сильным, чтобы образовать приличный баррель. Лунный свет заставлял пену блестеть, как жемчужные ожерелья русалок.
Саша и Бобби зашлепали по воде, заходя поглубже, а я остался на страже с Орсоном, Мангоджерри и двумя ружьями. Хотя «Загадочный поезд» мог больше не существовать, умный ретровирус моей ма все еще работал. Может быть, вакцина и лекарство были на подходе, но люди в Мунлайт-Бее все еще «превращались». Койоты не могли сожрать весь отряд: как минимум несколько уивернских обезьян бродили где-то рядом и не испытывали к нам теплых чувств.
Воспользовавшись захваченной Сашей аптечкой, я бережно обработал лапы Орсона антисептиком и залил неглубокие раны неоспорином. Порез на левой щеке, возле носа, был не таким серьезным, как показалось на первый взгляд, но с ухом было хуже. Придется утром вызвать ветеринара и спросить, как можно восстановить сломанный хрящ.
Хотя раны должно было щипать, Орсон не жаловался. Он был хорошим псом и отличным товарищем.
– Я люблю тебя, брат, – сказал я ему.
Он лизнул меня в лицо.
Я сознавал, что время от времени обвожу взглядом пляж, ожидая увидеть то ли обезьян, то ли идущего
