Рузвельт прислушался к недоступному нам голосу, а затем промолвил:
– Мангоджерри говорит, что она, может, и траханая кошка, но в социальной иерархии стоит на две ступеньки выше тупого серфера. Бобби засмеялся.
– Она этого не говорила.
– Других кошек здесь нет, – отозвался Рузвельт.
– Вы сами сказали это! – уперся Бобби.
– Не я, – возразил Рузвельт. – Я не употребляю таких выражений.
– Значит, кошка? – скептически спросил Бобби.
– Кошка, – упрямо ответил Фрост.
– Бобби только недавно поверил в существование разумных животных, – объяснил я Рузвельту.
– Эй, кошка, – сказал Бобби.
Мангоджерри встала с моих колен и повернулась к нему.
Бобби промолвил:
– Один-ноль в твою пользу, киска.
Мангоджерри протянула переднюю лапу.
Спустя мгновение до Бобби дошло. С лицом, раскрасневшимся от волнения, он протянул ладонь и обменялся с Мангоджерри рукопожатиями.
Хорошая работа, ма, подумал я. Отлично. Будем надеяться, что, когда все закончится, мы останемся с умными кошками, а не с обезумевшими рептилиями.
– Вот и все, – сказала Саша, когда мы достигли подножия холма.
Она включила привод на четыре колеса и свернула с шоссе на север. Мы ехали медленно, потому что Саша выключила фары и зажгла намного более тусклые габаритные огни.
Мы пересекли пышный луг, проехали дубовую рощу, оказались у сетчатой изгороди Форт-Уиверна и остановились рядом с самой большой спортивной машиной, какую мне доводилось видеть. Это был черный «Хаммер», гражданский вариант военного «Хамви», подвергшийся переделке сразу же после того, как он сошел с подиума демонстрационного зала. У этого автомобиля были огромные шины, делавшие его выше стандартной модели; кроме того, длина «Хаммера» увеличивалась на несколько футов за счет дополнительного багажника.
Саша выключила свет, заглушила мотор, и мы вышли из «Форда».
Мангоджерри вцепилась в меня, решив, что я хочу спустить ее на землю. Я понимал ее волнение. Трава здесь была ростом по колено. Увидеть в ней гремучку было бы непросто даже при дневном свете, а избежать укуса еще сложнее: потревоженная змея двигается очень быстро. Когда наружу вышел Рузвельт, я передал кошку ему.
В «Хаммере» открылась дверь водителя, и наружу вышел Доги Сассман, напоминавший накачанного стероидами Санта-Клауса, который выбирается из саней, сконструированных Пентагоном. Он захлопнул за собой дверь и потушил горевший в машине свет.
Рост Доги составляет метр восемьдесят. Сассман уступает Рузвельту Фросту пятнадцать сантиметров, но это единственный из моих знакомых, в присутствии которого Рузвельт кажется маленьким. Доги весит лишь на сорок пять килограммов больше, однако я никогда не видел, чтобы сорок пять килограммов создавали большее впечатление. Он кажется массивнее Фроста не на сорок процентов, а на все сто, даже на двести, и выше его, хотя последнее – оптический обман. Это настоящий сухопутный левиафан, парень, который может за ленчем поспорить с Годзиллой, как лучше давить городские небоскребы.
Доги носит свое тело со сверхъестественным изяществом и не кажется толстым. О да, Доги действительно большой, очень большой, но не рыхлый. Складывается впечатление, что он сделан из одушевленного бетона, не подверженного артериосклерозу, пулям и времени. В Доги не меньше мистического, чем в каменной вороне на вершине Вороньего холма.
Может быть, волосы и борода способствуют тому, что люди принимают его за инкарнацию Тора, бога грозы и дождя у древних скандинавов, потомки которых ныне поклоняются лишь поп-звездам. Его непокорные светлые волосы, пышность которых могла бы оскорбить чувства кришнаита, достают до середины спины, а борода столь густа и волниста, что он бреется не иначе как газонокосилкой. Пышная прическа придает мужчине ауру власти; доказательством являются многие президенты США, не обладавшие никакими другими достоинствами. Я думаю, волосы и борода вносят вклад в то впечатление, которое он производит, хотя полностью объяснить эту тайну не могут ни волосы, ни величина, ни искусная татуировка, покрывающая все его тело, ни голубые глаза, полыхающие, как газовые горелки.
В ту ночь на нем был черный десантный костюм на «молнии», заправленный в черные сапоги. Этот наряд мог бы придать ему вид младенца из Бробдингнега в пижаме доктора Дентона.[37] Однако Доги выглядел как парень, которого Сатана вызвал в ад, чтобы прочистить каминную трубу, забитую узловатыми и упрямо отказывающимися гореть душами десятка серийных убийц.
– Привет, Ужасман, – поздоровался Бобби.
– Привет, Бобстер, – в тон ему ответил Доги.[38]
– Клевые у тебя «колеса», – восхитился я.
– Годятся, чтобы пнуть в зад дьявола, – откликнулся он. Рузвельт сказал:
– А я думал, ты ездишь только на «Харлее».
– Доги, – ответила ему Саша, – водит все виды транспорта.
– Я автомотоманьяк, – признался бородач. – Рози, что у вас с глазом?
– Подрался со священником.
Лед сделал свое дело; глаз, конечно, распух, но уже не представлял собой щелку.
– Нужно ехать, – сказала Саша. – Сегодня ночью здесь скверно, Доги.
Он кивнул.
– Койоты воют, как никогда в жизни.
Мы переглянулись, и я вспомнил Сашино предсказание, что нам еще предстоит встреча с койотами, сделанное тогда, когда стая выходила из оврага позади дома Лилли Уинг.
Вокруг было тихо, как в соборе. Под низким небом раскинулись безмолвные поля и холмы: ветер был еле заметным, как дыхание умирающей монахини. Листья дубов шелестели, словно воспоминания, высокая трава едва шевелилась.
Доги подвел нас к задней части переделанного «Хаммера» и открыл багажник. Внутреннее освещение было не таким ярким, как обычно, потому что половина лампочек была заклеена изолентой, но даже такой свет казался маяком в этой беззвездной, стосковавшейся по луне травянистой степи.
В багажнике лежали два ружья. Это были помповые «ремингтоны» с пистолетными рукоятками, еще более удобные, чем классический «моссберг», конфискованный у Бобби Мануэлем Рамиресом. Доги сказал:
– Сомневаюсь, что вы, два безголовых серфера, попадете из пистолета в серебряный доллар, поэтому берите ружья. Я знаю, стрелять вы умеете. Но тут более крупный калибр, так что будьте готовы к сильной отдаче. С этими «пушками» даже такие мазилы, как вы, могут не заботиться о меткости и остановить кого угодно.
Он вручил одно ружье мне, другое Бобби и дал каждому по коробке патронов.
– Зарядите, а остальное рассуйте по карманам, – велел он. – В коробках ничего не оставляйте. Ваши задницы может спасти последний патрон. – Он посмотрел на Сашу, улыбнулся и сказал:
– Как в Колумбии.
– В Колумбии? – переспросил я.
– Однажды у нас там было дело, – ответила Саша. Доги Сассман жил в Мунлайт-Бее шесть лет, а Саша – два. Интересно, когда состоялась эта деловая поездка – до или после того, как каждый из них обосновался в «жемчужине Центрального побережья». До сих пор я считал, что они познакомились в «Кей-Бей».
– Колумбия – в смысле страна? – спросил Бобби.
– Во всяком случае, не студия грамзаписи, – заверил его Доги.
– Уж не за наркотиками ли вы туда ездили? – не унимался Бобби. Доги покачал головой:
– Спасательная операция. Саша загадочно улыбнулась:
– Ну что, Снеговик, тебя наконец заинтересовало мое прошлое?
