– Да… – Казалось, Дуэйн что-то собирался сказать сыну, но потом передумал. Только через три дня Ланс понял, о чем хотел предупредить его отец.
2
В четверг Джин опять не успела незаметно ускользнуть из аудитории. Вообще-то она предпочла бы и вовсе не приходить на семинар Диллона, но ведь это не спасло бы ее от надвигавшейся катастрофы. Кроме того, было еще какое-то смутное, непонятное ей самой желание, чтобы Диллон узнал правду от нее, а не от кого-то другого. В последний момент она все-таки струсила и решила сбежать. Но опоздала.
– Мисс Кейси, задержитесь, пожалуйста, – услышала она голос Ланса, пробираясь к выходу, когда он еще был в окружении других студентов.
Джин неохотно поплелась к его столу. Она знала, что ей предстоит. Сотни раз приходилось проходить через это.
Девушка остановилась в стороне, ожидая, пока он освободится. Похоже, он нравился студентам, и они не спешили расходиться, когда можно было поговорить с ним. Сегодня его семинар был последним в расписании, и никто не торопился. Но Джин торопилась. Она ждала, постоянно поглядывая на часы. Ланс заметил это и отпустил других.
– Надеюсь, не слишком задерживаю вас? – язвительно осведомился он, когда они остались одни.
Что за глупый вопрос? Разумеется, задерживает. Но Джин не собиралась ввязываться в бесполезный спор и коротко бросила:
– Нет, ничего.
– Вот и отлично, – усмехнулся Ланс. – Вы принесли вашу работу?
– Нет, – тем же тоном произнесла она.
Джин ожидала услышать слова, которые обычно звучали в таких случаях. Бездельница. Наглая. Невежественная. Такие эпитеты преследовали ее с первых лет учебы. С каким рвением и желанием учиться шла она когда-то в первый класс! Но ни один ребенок не вынесет, когда его постоянно ругают и высмеивают, как бы он ни старался.
Диллон внимательно посмотрел на нее и неожиданно спросил:
– Сколько вам лет?
– Двадцать один.
– Многовато для студентки первого курса. Но вы не выглядите на свой возраст.
Джин не восприняла его слова как комплимент. Другие студентки колледжа кокетливо одевались и злоупотребляли косметикой. Ее же не слишком заботила собственная внешность.
Ланс Диллон присел на край стола, скрестив руки и не сводя с нее глаз. В его лице была какая-то особая мужественность: упрямый подбородок, широкие скулы, непреклонный взгляд. В джинсах и легком свитере он был похож скорее на героя вестерна, чем на профессора истории. Внезапно Джин показалось, что ее сердце вот-вот выскочит из груди. Неужели она ничем не отличается от других наивных и впечатлительных девчонок? Но на ее лице не дрогнул ни один мускул. Она заставила себя поднять голову и в упор посмотреть на Диллона. Наверное, напрасно. Пронзительно-синие глаза чуть не лишили ее самообладания.
– В чем трудности? – мягко спросил он. – Что вам мешает?
Джин набрала в грудь побольше воздуха и выпалила, чувствуя себя так, будто прыгает в ледяную воду:
– Я дислексик.[2]
– Это ведь не так страшно, – тихо сказал Ланс и, поняв ее состояние, добавил: – Но многие этого не понимают, так?
Она кивнула. Искреннее участие Диллона-младшего, желание разобраться в ее трудностях было сейчас для нее как глоток свежего воздуха, хотя она по-прежнему испытывала к нему недоверие.
– Значит, вы почти не можете ни читать, ни писать, – продолжал Диллон. – Кто поставил вам такой диагноз?
Глаза Джин потемнели. Она с тоской вспомнила тот ужасный день, когда ей в школе сказали о дислексии и о том, что у нее нет ни малейшего шанса учиться дальше. Ей казалось тогда, что ее отчаяние непереносимо.
– В школе, – пробормотала она, – мне сказали об этом еще в школе.
Ей хотелось повернуться и убежать от пронизывающих синих глаз. Но Ланс еще не удовлетворил свое любопытство.
– Есть особые методы, – проговорил он. – С вами кто-нибудь занимался?
– Нет.
– Как же вы учились?
– Поступила в другую школу.
Ланс засмеялся.
– Прекрасный выход. Сколько же школ вы сменили?
– Десять, – коротко бросила Джин.
– Господи! – изумился он, довольно ясно представив себе, что пришлось вынести этой девушке. Наверное, жестоко было ее расспрашивать, но ему действительно было интересно узнать, как она справилась. – Почему же вы выбрали историю? Ведь историку невозможно не читать. Это – главное в его работе.
