– «Рабочая газета»… «Рабочая газета». Читайте статью Олега Леонидова о французской банде.
– Ну вот, Леночка, – улыбнулся Бауэр. – Несколько необычно, но Олег Вас встречает.
Лена засмеялась.
Бауэр сунул газетчику деньги.
– «Налет с французским прононсом». В духе нашего друга статья.
А газетчики бежали, выкрикивая название статьи Леонидова.
Всей киногруппой Лену усаживали на извозчика. И поплыла Москва, но мимо. Чище она стала, веселей с той поры, как актриса уехала на Юг. Больше вывесок и меньше заколоченных окон. В Большой Афанасьевский въехали, и пошел снег. Он падал на землю в полном безветрии, словно пух.
Лена поймала снежинку на ладонь, и она была похожа на новогоднюю елочную игрушку.
– Приехали, барышня, – повернулся к ней извозчик, – во двор будем заезжать?
– Конечно, конечно. Вон к тому подъезду.
– Значит будем.
Извозчик подъехал, помог сгрузить чемоданы, и даже на второй этаж подсобил поднести.
Лена села на чемоданы у двери, на которой блестела табличка «Елена Андреевна Иратова – драматическая актриса».
Лена повернула рычажок звонка.
За дверью послышались шаги. Звякнула цепочка, щелкнул замок.
На пороге стояла тетя, разглядывая ее в лорнет на черненой ручке.
– Прибыла домой, драматическая актриса.
Тетя, бывшая прима провинциальных театров, умела держать паузу.
– Тетя Надя!
Лена вскочила, обняла ее.
Они оба заплакали.
Ну заходи, заходи, я уже третий день в ванной колонку топлю.
Потом они завтракали.
– Тетя, откуда на дверях эта вульгарная табличка.
– Нас уже уплотнить хотели. Так Олег достал охранную грамоту у самого Луночарского, поэтому велено было повесить табличку. Он тебя очень ждал. Ты вернулась из-за него?
– Тетя, милая моя тетя, возвращалась к нему, а теперь не знаю.
– Леночка, я не понимаю, а твое письмо, мне его Олег показывал.
– Умная моя, добрая, единственная в жизни. Я сама ничего не понимаю. Когда я уезжала на Юг, вернее, бежала от этого холода, грязи, хамства, я думала, что там увижу старую добрую жизнь.
– Увидела? – тетя закурила толстую папиросу.
– Нет, там было все то же, но в другой декорации. Но там у меня был успех, не такой, как в Москве, но успех. Но была и горечь, тоска. Я очень скучала по Олегу. И я как в «Чайке» «…гнала, гнала лошадей…». В Москву, в Москву…
– Не надо, Леночка, я знаю чеховский репертуар.
– Мне повезло, я встретила Разумного, и мы начали снимать фильму. И все вернулось. А Олег, он остался прежним.
– Но он так много сделал для тебя. Нас не уплотнили, он договорился, что тебя берет к себе Станиславский.
– Не может быть?!
– Может, моя девочка, может.
– Мы стали разными люди, в пятнадцатом году все было иначе.
– Леночка, не мне тебе советовать. Ты знаменитая актриса, живи, как знаешь. Ты встретишься с ним.
– Конечно, я очень скучала без него. Но я не могу жить как прежде, я накопила столько душевных сил, мне успех нужен. На Юге, несмотря ни на что, я поднялась, а он…
Лена помолчала, крутя в руках ложку.
– А он остался прежним. Я сегодня его увижу. Я боюсь нашей встречи.
Лена встала, открыла дверь в свою комнату.
Все стены были увешены серебряными венками, лентами, афишами с ее именем…
Тыльнер и Оловянников.
На обитой светлой кожей двери прилипла серебряная пластина, на которой писарским рондо написано «Ерохин В.П. – коммерсант».
– Все по новой начинается, – вздохнул Оловянников, – откуда эти буржуи повылезали?
– Это ненадолго, – успокоил его Тыльнер. – Спорим, коммерсанты опять приказчиками станут.
Он повернул ручку звонка.
– Кто так?
– Я хотел бы видеть гражданина Ерохина, – ответил Тыльнер.
– Как доложить?
– Инспектор Уголовно-розыскной милиции Тыльнер.
– Минутку.
– Он нас за дверьми весь день держать будет? – разозлился Оловянников.
– Боится налетов, не догадался я ей телефонировать. Аппарат у Ерохина наверняка есть.
Дверь полуоткрылась на ширину цепочки.
– Покажите документы.
Тыльнер достал удостоверение, раскрыл, протянул к двери.
– Сейчас открою.
В прихожей висела изящно сработанная под китайскую бронзу люстра, висели какие-то яркие картины, на полу лежала ковровая дорожка.
Из комнаты вышла весьма красивая дама.
– Слушаю вас, господа.
– Господа в Черном море, – мрачно пробасил Оловянников.
Тыльнер толкнул его в бок, снял кепку, наклонил голову с безукоризненным пробором.
– Позвольте представиться, мадам Ерохина. Инспектор уголовного розыска Тыльнер Георгий Федорович. Со мной мой коллега субинспектор Оловянников.
– Слушаю вас.
– Нам необходимо побеседовать с Вами по поводу налета на квартиру Громовых.
– Мы с мужем давали показания дважды, но если Вам угодно, Жорж…
Тыльнер изумленно посмотрел на мадам Ерохину.
– То я готова рассказать еще раз. А Вы меня не узнали? Наши дома в Сокольниках были рядом.
– Господи, Галя Строганова, Галина Васильевна, Вас и не узнать, Вы стали такой…
– Какой? – засмеялась хозяйка. – Прошу в гостиную. Чай, кофе? Анечка! Три кофе!
Они удобнее уселись в уютной гостиной, и Тыльнер спросил, не давая хозяйке подготовиться.
– Галя, Галина Васильевна, при налете Вы пострадали меньше всех, хотя нам известно, что у Вас весьма дорогие украшения.
– Ах, вот в чем дело. Я их перестала надевать уже как полгода. Мы с Людочкой Полянской были в театре у Таирова, а на выходе на нас напали двое, и если бы не три красных командира, то мы бы остались без украшений.
