Кафе «Домино»
А в «Домино» веселились от души.
По столам ходила непошедшая полоса «Рабочей газеты».
В ней в рамочке с виньетками был изображен усатый красавец, держащий в руках бутылочку с надписью «Пилюли „Эвма“ – слабит мягко и нежно, не лишая сна».
Охочие до скандалов, журналисты с хохотом поздравляли Леонидова с замечательной шуткой.
– Олег! А если бы прошла? – спросил репортер из «Гудка».
– Исключено, я с выпускающим договорился.
– Ты очень рисковал, Олег, – сказал Мариенгоф, – очень.
– Чем, Толя?
– Во-первых, такие шутки проходили в Бершовке, а при нынешнем режиме такие шутки сродни контрреволюции. Запомни, ты пошутил, и это скоро аукнется.
– Не паникуй, Толя.
– Я не паникую, просто напоминаю, в какое время мы живем.
– Милый Толя, спасибо тебе. Я все понимаю, только иногда как накатит, ну и делаю веселые глупости.
– Что со сценарием, Олег?
– Пишу.
– А может быть, ты уйдешь из газеты? Будешь штатным сценаристом.
– Ой, нет, – Леонидов оглядел веселые лица коллег. – Не могу я без газетной лихорадки, не могу. Это, к сожалению, моя жизнь.
В зал вошла Татьяна.
Огляделась.
Пошла к столику, где сидели друзья.
– Вот она, твоя жизнь, – улыбнулся Мариенгоф. – И я тебе завидую.
– Олег, к нам в театр приволокли газетную страничку с рекламой слабительного.
Татьяна прыснула, закрыла рот ладошкой.
– Михаил Романович просил тебя поцеловать и передать, что если бы ты писал репризы для Хенкина, заработал бы куда больше.
– А тебе не хватает?
– Нет, милый, мне хватает всего.
ОГПУ
В кабинете Мартынова сидела роскошная блондинка, шикарно одетая и увешанная бриллиантами, как новогодняя елка игрушками.
– Лариса Васильевна, хочу Вам сообщить, что анализы Ваши нормальные, никакой венерологии нет.
– И на том спасибо, Федор Яковлевич. Не возражаете?
Дама достала золотой портсигар, извлекла из него длинную тонкую папиросу, закурила.
– Лариса Васильевна, – нас интересует все, что с Вами произошло, любые детали.
– Ну что же, – Лариса Васильевна затянулась глубоко, – ну что же… Первое, когда они меня в машину засунули, то могу сказать – авто «Русс-Балт», покрыто черным лаком, внутри обивка из черного шевро.
– Это Вы здорово приметили, – удивился Мартынов.
– Записываешь? – спросил он у сотрудника.
– Так точно.
– Пиши, только детали не потеряй. И что дальше?
– А дальше они на меня шлем летный надели, задом наперед, чтобы глаза закрыть. Так шлем этот вонял поддельным одеколоном «Коти». Приехали. Провели меня в дом и сняли шлем. Комната как в собственном доме, стол вязаной скатертью покрыт. Кровать полутороспальная с блестящими шишкам. Над кроватью портрет Ленина.
– А как они себя называли?
– Ричард и Альфред. Только морды у них больше для Ванек сделаны. Рассказывать, как было?
– Конечно.
– А молодой человек не смутится?
– Ему по должности не положено.
– Хорошо, – Лариса Васильевна закурила новую папиросу.
– Я, Федор Яковлевич, не такое видела. Две недели в семнадцатом с Кавказского фронта в Москву добиралась. Натерпелась, насмотрелась. Ну ладно. Привел он меня в комнату с Лениным и говорит: «Ваш муж арестован». А я ему: «Чего несешь, нет у меня мужа». А он в ответ: «Ложись, сука, иначе пристрелю». Покувыркались мы с ним часок. Потом второй пришел. Но слабенький, его минут на пять хватило. А потом оба пришли. Когда меня выводили, спьяну, поди, шлем-то не натянули. Так Альфред печку растапливал денежными бандеролями.
– Чем, чем? – удивился Мартынов.
– Бумажками, которыми пачки денег опечатывают.
– И много их было?
– Прилично. Потом во дворе они на меня шлем напялили, но я вторую машину увидела «Рено». Потом меня выкинули на окраине. Ничего не взяли, кроме денег. Но я добралась.
– Спасибо Вам, Лариса Васильевна. Ох, какое спасибо!
Манцев читал какое-то старое дело.
В дверь постучали, и сразу же вошел Мартынов.
– Василий Николаевич, прочтите протокол допроса потерпевшей Соболевской.
– Певица из кабаре «Не рыдай»?
– Именно.
Манцев взял, начал читать.
– Федор ну прямо Мопассан.
Мартынов деликатно промолчал.
– А вот это интересно, печку растапливал денежными бандеролями. Уж не эти молодцы в Старо- Ваганьковском на машину с деньгами напали?
– Возможно, и похоже очень.
– Бросай все, Федор, и ищи эту сволочь, пока они все деньги не пропили.
– Трудновато, три с гаком миллиона.
Кафе «Домино»
Татьяна и Леонидов начали прощаться с друзьями.
– Пора, у Танечки репетиция серьезная…
– «Чайка», – засмеялся Мариенгоф, – Таня – Нина Заречная.
– Откуда известно? – прищурилась Таня.
